Благовест
Сквозь синюю густую вату дняНадорвано и глухо, как навес,В меня идет, в меня и для меня,Печальный и тревожный благовест.Удары близки, колокола стукСтекает в ноги, ждет и умирает,Дрожание листвы, церквей и рукВ соитьях глаз, и ног, и губ повторно возникает.Сомнительна повторная стезя,Удушливость рыданья во вчерашнем,Но резонанс витийствует не зряВ прикосновеньях – здешнем и тогдашнем.Глухие темные проулки и домаВыводят в парки, кладбища и спальни.Куда сегодня? Саван и фатаИ парковая нежность наковальни,Стекает с ветки тихий благовест,И кладбище готически крестамиМелькает в спальне, и беспечный крестИз платьев, рук и слов встает местами.
«Не будем больше ни курить, ни пить…»
Не будем больше ни курить, ни пить,Лишь только сядем рядом и заплачем.На старой темной неуютной дачеТак хорошо и горестно любить.Кукушка где-то стукает года,Означена граница окончанья —Трухи и пепла, зла и одичанья,Но этого не будет никогда.Глухая, сонная, забывчивая осень,Плетется пес, задумчиво пуглив,Глаза и уши ватой засмолив,Нам хочется, но хочется неточно.Листва кругом и мягкий запах прели,Размашистый костер из листьев, душ и тел,Но у тебя тяжелый парабелл,И мягко выстрел отзовется в теле.
Сидоренко на 50-лет
Бывают потопы и олимпиады,Бывают перестройки на 70-летие,Но такие праздники во все лампадыТолько в юбилей Лаврентия.Бывает, скрутит, хоть щас на стенку,Бывает звоном пустым отечество,50-летие же Сидоренко —Праздник всего человечества.Грядет на стуле, седой и строгий,Из совершеннейших каденций,Предтечей праздников престольных —Тысячелетий и партконференций.Седины нимбом и толпы внуков,И что-то внутреннее и исподнее.Он знает, завтра же синим звукомСлучится вознесение господнее.Пусть станет выпивка вольготной,И вслед за гласностью – открытой.Демократизацией залетнойВольется в повседневность быта.Пусть Сидоренко здравствует вечно, —Жена, и внуки, и амуры —На благо всего человечестваИ англоязычной литературы.
«Как иллюзорны были вечера…»
Как иллюзорны были вечера,О, боже мой, когда вставало лето.И помнится, как будто бы вчераСедели знаки на конце берета.Стучали звуки, падая с угла,И, как по сцене, дни маршировали.В приподнятых углах немого ртаКолокола, как вестники, звучали.Встала утром, боже, вся седа,В зеркало глядеться нету мочи.Прежней юности, вчерашней, нет следа.Что же было этой страшной ночью?Шея вся в морщинах, рот беззуб,И следы веревки и удушья,Струпья на руках, ушах, у губ,Розги, платья, кандалы и прутья.Стул безногий, кровь на потолкеЧерный кот в провалах остекленья,Три ноги, рука и глаз в окнеБез глазницы. Острый запах тленья,Липкое постельное белье,Вдоль ноги мужские очертаньяСброшены попарно на тряпье,В беспорядке до неузнаванья.Нет одежды, некуда бежать,Половина тела на стенах и окнах,Нет дверей, а вязкая кроватьЧуть окостенела и промокла.
«Сколько пройдено, пропито и испито…»
Сколько пройдено, пропито и испитоС теми, с кем не надо было пить.Столько предано и позабыто,Что не надо было позабыть.Только помнятся ненужные потуги,Черный ветер и кольцо двора,И услужливые, как слуги,Блеки глаз из мехового дна.
«Забрались, не оглянувшись…»
Забрались, не оглянувшись,За границу, за заступницу.Ты обманна, ты не лучшеПрежних путниц.А уйти назад, не знаем как.Тяжелы, как два покойника,Ходим, рот кривим и маемся,И сидим у подоконника.Ты примятую постель застели,Помяни ты меня, помяни.
«Ты чего не из чего…»
Ты чего не из чегоСоздаешь проблемы?Разобьешь чего, чулокСпустишь до колена,Юбку, платье изомнешь, сядешь на кол,То и вовсе пропадешь,Как собака.
«Как кокотки, вежливо-устало…»