– Не было… – Рыбалкин кивнул и уставился в землю.
– Комбат, кстати, тоже не приехал.
– Вот я и говорю, что это был сон! – воскликнул Рыбалкин. – Просто все было так реалистично…
– Ох, Рыбалкин, Рыбалкин, радуйся, что это тебе только приснилось. А то сидеть бы тебе за такие дела на киче до самого дембеля! – покачал головой разводящий. – Ладно, спать на посту надо меньше. Сейчас есть дела поважнее!
Рассказ Рыбалкина отвлек нас от происходящего. Теперь же, снова вспомнив о том, что рядом лежит труп сослуживца, я взглянул на него, и по жилам пополз тягучий страх. Я даже опустился ниже в окоп от ощущения, словно кто-то держит меня на прицеле. А быть может, он там не один!..
– Думаешь, те, кто это сделал, нас пасут? – Я кивнул на тело Волкова.
Агеев выглянул из травы:
– Это мы сейчас и проверим. В любом случае не сидеть же тут вечно.
Разводящий осторожно привстал, готовый в любое мгновение броситься на землю. Ничего не произошло. Тогда он вынул из кармана бронежилета Волкова трубку и, сказав: «Пацаны, прикройте», пригнувшись, подбежал к столбу ограждения с прикрепленной к нему металлической коробкой точки связи. Мы с Рыбалкиным нацелили автоматы на лес. Агеев добежал до точки, воткнул штекер, пошевелил шнур, ударил по коробке. Вернулся обратно в окоп.
– Связи нет! – сообщил он. – Короче, Зверек, придется тебе пока подменить его. – Агеев кивнул на Волкова. – Твой же пост! А мы с Рыбалкиным сбегаем поднимем караул в ружье. Лады?
Что я мог ответить? Приказ есть приказ…
Агеев с Рыбалкиным возвращались через третий пост, чтобы проверить, как там дела. Стоявший на посту Слава Бабин сказал, что выстрелы слышал и даже звонил по этому поводу в караулку. Там ему ответили, что уже в курсе. У него же – все спокойно.
– Но ты все равно будь начеку, – предупредил Агеев.
– Пусть приходят – отстрелю яйца, – невозмутимо ответил Слава, похлопав по автомату.
Агеев с Рыбалкиным побежали дальше и вскоре добрались до караулки.
– Часовой! – крикнул разводящий, пнув калитку. – Чего не открываешь? Оглох?
Все еще дежуривший на собачке Сычев, казалось, не слышал. Он стоял спиной к ним и на что-то пялился.
– Бык, открывай, говорю! Резче!
Сычев вышел из оцепенения, подошел, клацнул щеколдой и снова на что-то уставился. Только теперь Агеев заметил, что на крыльце караулки какая-то суета. Даже начкар оказался тут. Агеев побежал к нему:
– Товарищ капитан! Там, на посту…
Саморов повернулся, и Агеев умолк. Никогда еще он не видел капитана таким растерянным. Начкар был бледен, как туман.
– Там, на втором… – сбивчиво продолжил Агеев. – Волков… Я не знаю, что случилось. Но он мертв и…
И тут Агеев увидел, как заносят в караулку Провина.
– Господи боже! – Разводящий отпрянул от неожиданности, с трудом сдержав подкатившую к горлу тошноту.
Фонарь осветил перепачканное грязью лицо старшего сержанта и зияющую на горле рваную рану. Голова Провина была запрокинута, рот приоткрыт, в широко распахнутых глазах застыл ужас. Форма на груди пропиталась кровью.
Агеев вышел из-под козырька, прижался спиной к стене караулки, сдерживая дрожь во всем теле. Какое-то время он стоял так, вскинув голову, подставляя лицо под ручеек, сбегающий с крыши. Он глубоко вдохнул, выдохнул и пошел следом за остальными в караулку. Оглянувшись у двери, увидел, что Рыбалкин стоит у распахнутой калитки, упершись лбом в железную сетку ограждения, и что-то бормочет. Что он там делает? Прислушавшись, Агеев разобрал лишь слово «прости». И вдруг разводящему показалось, что в лесу неподалеку кто-то стоит. Девушка! Причем голая! Он зажмурился, снова посмотрел туда – никого. «Неужели и у меня уже глюки начались?» – подумал Агеев, заходя в караулку.
Тело Провина занесли в комнату начальника караула, положили на кровать. Какое-то время Саморов сидел в кресле, растирая виски кулаками. Солдаты толпились рядом. И тут капитан словно очнулся.
– Чего уставились? – рявкнул он на мявшихся у двери подчиненных. – Караул, в ружье!
Никто не шелохнулся.
– Ну, чё стоите? – закричал он что было сил. – Команда «В ружье!» была…
В караулке начался переполох. Каждый вдруг осознал опасность и серьезность ситуации. Завыла сирена открытой оружейной пирамиды. Солдаты хватали автоматы, бронежилеты, каски. Вскоре все стояли посреди комнаты бодрствующей смены и, перешептываясь, ждали распоряжений. Саморов все еще сидел у тела своего помощника, с отвращением рассматривая кровавое месиво на шее Провина. Казалось, что горло тому не перерезали, а буквально вырвали… Наконец капитан встал, вышел в комнату бодрствующей смены, окинул строй долгим взглядом и хрипло повелел: