Папа постоянно поддерживал с нами контакт, но писем и звонков было слишком мало. Эмма снова впала в апатию и былую замкнутость, хоть и пыталась проявлять какой-никакой интерес к новому месту, а я… А я окончательно сорвалась с цепи.
Стоит сказать, что в тот момент мне исполнилось четырнадцать, я была лютой рокершей и страшной бунтаркой. Меня сразу же невзлюбили в новой школе, потому что я со всеми вела себя грубо и нелюдимо. Хамила, ругалась, хулиганила и дралась с задирами. Как я выглядела можешь себе представить: вечно бледная и со всклокоченными волосами, вся в черном, с густым слоем подводки на глазах и темной помадой на губах… И под длинными рукавами футболок и драными джинсами множество порезов от лезвий и проколов от булавок. В тот момент я почти перестала контролировать свою тягу к самоистязанию. Верная Эмма продолжала молчать, а я думала, что хорошо прячу от окружающих своей секрет и в особенности от мамы. Пока в один день она меня все-таки не застукала с лезвием в руке.
Страшно вспоминать, какой скандал она мне закатила. Даже Эмме крепко прилетело за то, что старалась меня защитить и оправдать. В итоге мама силком отвела меня к психотерапевту, которая пыталась лечить меня несколько месяцев. Но как можно исцелить того, кто не хочет, чтобы его хоть как-то трогали? Вместо пользы, терапия делала мне только хуже. Врач пыталась донести до меня мысль, что я поступаю с собой неправильно, и советовала, как надо, но любые ее слова я воспринимала в штыки и все сеансы только и делала, что молчала. Она прописывала мне таблетки, от одного вида которых мне становилось тошно. Я умоляла маму прекратить терзать меня против моей воли. Клялась, что больше не буду себя резать, вела себя ниже травы и тише воды, пока наконец-то она не решила надо мной сжалиться и отменила походы ко врачу.
Но один плюс от терапии все-таки был. Пытаясь наладить контакт, мой психотерапевт подарила мне книгу про историю Чикаго, в частности про его знаковые места и здания. Я часто и подолгу листала подарок, рассматривала фотографии и мало-помалу осознавала, что хочу тоже создавать нечто столь же прекрасное и монументальное. Иными словами, я стала мечтать о профессии архитектора.
Я взялась за ум, стала вести себя прилежнее и благоразумнее, а страх опять попасться маме более-менее удерживал меня от самоистязания. К сожалению, к тому моменту в школе моя репутация уже была полностью уничтожена, что очень мешало в первую очередь учебе. Я стала посещать репетитора, чтобы подтянуть некоторые предметы, в частности точные науки, но в школу ходить было практически невозможно, ведь я сама сделала все, чтобы стать там изгоем.
Но достаточно скоро мне повело, как когда-то в родном Дублине: мы переехали в новую квартиру, больше и лучше старой, сменили район, а заодно и школу. Там-то я уже не была такой лихой рокершей и хулиганкой, и даже одеваться стала куда менее нарочито и броско. Я грезила великой карьерой архитектора, поэтому сосредоточилась исключительно на уроках и терпеливо ждала, когда пролетит время до выпускного. Я так ни с кем и не подружилась, даже не старалась, но и врагами не обзавелась, что тоже было весомым плюсом. В любом случае моей лучшей подругой все равно всегда оставалась Эмма, а заодно у меня было полным-полно свободного времени для штудирования книг по искусству и архитектуре и ознакомительным прогулкам по Чикаго. Будущее казалось таким светлым и полным перспектив… Что и говорить, в тот период у меня даже поводов не находилось себя резать. Хотя странные фантазии все равно продолжали жить и обрастать новыми подробностями, но они все равно казались совершенно бесплодными, так что я не особо воспринимала их всерьез.
А затем жизнь стала еще лучше. Устав жить с нами по разные стороны океана, отец из шкуры вон вылез, но все-таки приехал к нам, да еще и с твердым обещанием, что насовсем. Как же мы с Эммой были ему рады. А мама… Скажем так, ее реакция была весьма неоднозначной.
— Девочки, я пришла! — громко оповестила Вивьен дочерей, переступив порог дома. Излучая усталое спокойствие после долгого трудового дня, она сняла бежевую кожаную куртку, повесила ее вместе с сумкой на крючок и взяла со столика под зеркалом оставленную там корреспонденцию. На ходу перебирая конверты, женщина направилась вглубь квартиры. Со стороны кухни слышались веселые голоса и, громко цокая высокими каблуками строгих туфель-лодочек, Вивьен машинально направилась туда.
— Я надеюсь, вы обе уже сделали уроки, — не отвлекаясь от изучения почты, произнесла она. — Если да, то сегодня вечером мы можем…
Она осеклась, как только подняла глаза, и замерла в дверях кухни. Эмма и Ава вмиг притихли и вжали головы в плечи, но губы обеих девочек то и дело расползались в озорных улыбках. Рядом с ними за большим кухонным столом сидел мужчина в строгом деловом костюме-тройке, но его пиджак небрежно висел на спинке стула, а галстук был беззаботно ослаблен. Увидев Вивьен, незваный гость поднял на нее взгляд и приветливо улыбнулся легкой и безумно очаровательной улыбкой. У старшей Хейз тотчас же перехватило дыхание.
— Фрэнк? — изумленно вопросила она, вперив в мужчину ошарашенный взгляд. Подумать только, прошло столько времени, когда они виделись в последний раз… Будто прошла целая вечность. Месяцы, проведенные в Штатах, в новых условиях, на новой должности и с ворохом новых дел и обязанностей, превратились в долгие и долгие годы. Но Фрэнк ни капли не изменился. Все те же каштановые волосы и чарующие синие глаза. Все тоже красивое и точеное лицо мужчины, которому возраст только добавляет привлекательности и привораживающего магнетизма. Казалось, он даже выглядел посвежевшим и полным энергии по сравнению с прошлым разом, когда они с Вивьен пересекалась. Хотя не мудрено, ведь в ту пору он был бесконечно зол, раздражен и вымотан из-за того, что его бывшая уезжала и увозила за океан их дочерей, а он никак не мог ее остановить. Она постаралась лишить его всех возможных шансов оставить детей на родине, и казалось после ее жестокого поступка, он больше никогда не захочет ее снова видеть.
И все же он приехал. Он здесь, прямо перед ней.
— Привет, Вив, — тепло поздоровался Фрэнк так, будто они виделись только вчера, да еще и расстались вполне мирно, а не с жутким скандалом и выяснением отношений как было на самом деле.
— Мам! Папа приехал сегодня днем и сразу из аэропорта к нам, — искрясь от счастья, живо объяснила Эмма, а Ава с довольной улыбкой поддерживающе закивала ее словам. — Смотри, что он нам привез в подарок!
Обе девочки мигом соскочили со своих стульев и встали перед мамой, демонстрируя ей новенькие футболки. У Эммы была черная с ярким неоновым логотипом Daft Punk, а у Авы — серая с монохромным портретом Дэвида Боуи. Вивьен окинула дочерей несколько рассеянным взглядом. Она все еще плохо понимала, что происходит и как стоит правильно реагировать на сложившуюся ситуацию.
— Девочки, оставьте нас с папой ненадолго одних, — наконец-то произнесла она. — Нам с ним нужно поговорить.
— Но, мааам! — тут же взмолились обе девочки, состроив крайне жалобные рожицы, но Вивьен была непреклонна.
— Вы уроки сделали? — напустив строгости, напомнила она. — Если покажете мне сделанную домашнюю работу, то сегодня вечером ужинаем в пиццерии.
— А папе с нами можно? — сложив брови домиком, с надеждой попросила Ава.
— Я был бы не против, — вставил свое слово Фрэнк, чем девочки тут же воспользовались.
— Мааааамммм! Пожааалуйстаааа! — умоляюще протянули они слаженным дуэтом, вцепившись в маму жалобными взглядами.
— Я подумаю, — осадила их Вивьен. — Если сейчас же отправитесь к себе и доделаете все уроки.
Дважды уговаривать дочерей не пришлось. Просияв от радости, Эмма и Ава наперегонки бросились в свои комнаты, чтобы как можно скорее добить брошенную на половине домашнюю работу. Шум от них был, как от целого стада слонов, но он быстро затих, и родители двух без пяти минут половозрелых девиц наконец-то остались одни.