Холодным и темным ночам часто предшествуют удивительные по красоте закаты. Так и у нас с Уиллом перед самым расставанием, всего на пару недель отношения зацвели заново. Чтобы тут же завянуть раз и навсегда.
Сложилось так, что, отдавая все силы работе, Уилл так хорошо себя проявил, что высокое начальство включило его в ряды кандидатов на повышение квалификации в Лондоне. Он прошел отбор, показал блестящие результаты и заслуженно взобрался на еще одну ступеньку по карьерной лестнице. Я была безумно рада за него, а он сам светился от счастья. Такой успех! Но времени радоваться оставалось немного. Нужно было паковать чемоданы и улетать за океан на долгие месяцы, а то и дольше. Возможно даже навсегда, ведь никто не знал, как сложится в другой стране и, может быть, именно в Англии Уилл нашел бы себе место получше и перспективнее. Все возможно…
Мы оба это понимали, нам даже не нужно было ничего обсуждать. Между нами состоялся лишь один дежурный разговор о том, что мы еще слишком молоды, у нас вся жизнь впереди, а отношения на таком огромном расстоянии слишком тяжелы и бесперспективны, нет смысла мучить себя ими и все такое прочее. Я кивала, соглашалась, поддерживала все доводы за расставание, хотя внутри сердце мое разрывалось в клочья. На самом деле мне хотелось вцепиться в Уилла мертвой хваткой, плакать и орать, чтобы он не бросал меня, остался со мной и забыл о своей работе, ведь нельзя же так выбирать между любовью и карьерой. Пускай самой любви почти уже и не осталось… Но я все же взяла себя в руки, пожелала Уиллу удачи и пообещала, что уж сама-то точно не пропаду. То ли он мне не до конца поверил и ему стало меня безумно жаль, то ли ради всего того хорошего, что между нами было, он попытался как можно ярче скрасить наши последние дни вместе.
Все свободное время мы проводили вместе. Ходили в кино, любимые кафе и бары. Каждый день ужинали пиццей, потому что во всем мире не сыскать вкуснее той, что готовят в Чикаго. Разговаривали о всякой ерунде, дурачились и очень много трахались. Чистый животный секс безо всяких ухищрений, но, как сейчас помню, весь пропитанный странным болезненным отчаянием и безнадегой. Будто то были наши последние ночи, а затем — на эшафот.
Накануне отъезда Уилл повел меня гулять по городу. Стояла холодная погода, уже выпал первый снег, но мы бродили по бесчисленным улицам и я, словно гид, рассказывала Уиллу про то или иное здание и историю Чикаго в целом. Он сам почти ничего не говорил, только слушал меня и не перебивал. Время от времени мы захаживали в кафе, согревались чашечкой кофе со свежей сдобой и шли дальше, пока дорога случайно не привела нас к блошиному рынку.
Странно, но будучи собранными в одном месте, залежи разнообразного старья и прочего никому ненужного хлама каким-то совершенно непостижимым, почти магическим образом превращались в бесценные сокровища и фантастические диковинки, от которых невозможно было оторвать взгляд. Вот и сейчас Ава с восторгом в глазах ходила между импровизированными прилавками, рассматривала необычные вещицы, примеряла старинные кольца и серьги из потемневшего до черноты серебра и листала старые истрепанные книги и альбомы. Уилл шел следом, отставая на шаг, и все больше наблюдал за ней, чем обращал внимание на предлагаемые богатства. Со стороны казалось, что он отчаянно пытался запечатлеть образ Авы в памяти во всей красе, запомнить каждую мелочь, черточку и крохотную деталь. Как переливались ее рыжие волосы в тусклом свете ноябрьского солнца, как сияла ее улыбка и горели зеленые глаза. И вполне возможно, что так и было…
Вокруг было столько прекрасных вещей. Кипы книг с пожеланиями и памятными датами на первых листках, с забытыми между страниц фотографиям, фантиками-закладками и высушенными цветами. Механические игрушки с облупившейся краской, но все еще работающие, прыгающие и шумящие. Старые платки, сумки и перчатки, много лет назад украшавшие самых придирчивых модниц. Картины неизвестных художников, мольберты, кисти и холсты. Старая мебель, лампы с ткаными и стеклянными абажурами и зеркала в удивительных рамах с узором из темных пятен на идеально гладкой поверхности. Статуэтки, бусы, неполные сервизы, металлические подносы, глобусы и карты, курильницы и трубки, шахматы и карты, пережившие ни одно детство куклы и хрустальные шары. И многое, многое, многое другое.
Ава увлеченно бродила по ярмарке и то и дело прикасалась к старинным вещам с каким-то благоговением, будто в их воплощении дотрагивалась до самого времени. Будто каждая вещь могла рассказать много удивительных историй, которые ей пришлось наблюдать. Как отметки в картах чужих жизней. Целый калейдоскоп воспоминаний, переживаний и чувств.
— Смотри, — подозвала Ава Уилла к одному из прилавков, где уже минуты три копалась среди старинных открыток, и показала ему одну с изображением Тадж-Махала. На обороте быстрым стремительным подчерком было начертано короткое признание в любви и подпись. Внизу стояла дата — 13 ноября 1978 года.
— Только представь, — восхищенно произнесла Ава и посмотрела на Уилла. Он взглянул на нее в ответ, но ничего не сказал, лишь только с нежностью и легкой грустью улыбнулся. А Ава уже летела к другому прилавку с ворохом шляп, платков и шалей. Сняв перчатки, она трогала ткани, играла с кисточками на кончиках платков и примерялась к головным уборам. Выбор ее пал на черную шляпу из фетра с широкими прямыми полями и матовой лентой. Она примерила ее, покрутила головой перед услужливо предложенным продавцом зеркалом и с нарочито кокетливой улыбкой обернулась к Уиллу.
— Здорово, — одобрительно кивнул тот. — Тебе очень идет.
— Тогда беру, — твердо решила Ава и расплатилась с продавцом.
Шляпа ей действительно очень шла. Оттеняла ее струящиеся по плечам огненные волосы и придавала ей по-настоящему богемный вид. Ей предложили упаковать покупку, но Ава отказалась и ушла с ярмарки, гордо неся шляпу на голове точно корону. Уилл шутливо щелкал ее по полям, двигал то так, то этак, но примерять сам так и не стал.
— Нет уж, ведьма, носи сама, — пошутил он, когда Хейз протянула ему свое сокровище, и водрузил обновку обратно на рыжую голову любимой.
— И буду, — с коварной усмешкой пригрозила Ава, поправляя абы как нахлобученную шляпу. — Всегда.
Они шли по аллее мимо черных деревьев с опавшей листвой, тоскливо покачивающих голыми ветками на фоне серого невзрачного неба. Первый снег запорошил дорожку и землю, и редкие крохотные снежинки кружили в воздухе и оседали на широких черных полях находки с удивительной ярмарки. Ава обнимала локоть Уилла, прижималась к нему и терлась щекой о его плечо. Она улыбалась, но внутри у нее царствовал невыносимый холод. Марлоу ничего не говорил, не смотрел на нее и не обнимал в ответ. Ей казалось, что она идет рядом с призраком, будто пытается обнимать только воспоминание о былом возлюбленном, а не реального человека из плоти и крови. Ничего больше не осталось. Только последние минуты вместе.
Они остановились в конце аллеи. Взяв ее лицо в свои ладони, Уилл поцеловал Аву долгим прощальным поцелуем. Таким выверенным и сдержанным, словно бы отрепетированным заранее, и от былой нежности и любви в нем остались всего лишь крохи. Самые последние, самые ценные и дорогие сердцу…
Она целовала его в ответ со всем отчаянием, со всей болью и непрозвучавшими мольбами. Она ловила каждый миг, каждое движение таких любимых губ и ноту родного запаха. Прикрывала глаза и сквозь соленую поволоку слез пыталась в последний раз рассмотреть и запомнить черты возлюбленного. Она прижимала ладонь к его шее и как можно сильнее старалась прочувствовать пальцами его жесткую грубоватую кожу и твердость мышц, и такое приятное тепло, почти жар. И когда он отстранился и посмотрел на нее, ее сердце защемило от осознания, что годы спустя она вряд ли сможет с точностью описать его глаза, но навсегда запомнит то, как он сияли золотом.