— Но может у вас еще все срастется? — осторожно предположила Эмма, ободряюще погладив руку сестры.
— Он себе уже другую нашел! — взорвалась та и, уронив голову в ладони, зарыдала с удвоенный силой. — Подонок… Как он мог…
— Если он так быстро метнулся к другой после стольких лет, то и поделом с ним, — веско заявила Вивьен и, смягчившись, крепче прижала к себе дочь. Та, обессиленная и уничтоженная, прильнула к матери и спрятала опухшее и красное от слез лицо у нее на плече.
— Почему мужчины такие мудаки? — глухо пробормотала она и громко шмыгнула носом.
— Ну, не все, — неловко вставил Мэтт, но под гневным взглядом жены и тещи быстро стушевался и состроил виноватую мину. — То есть я хотел сказать, что Чарльз поступил как последняя свинья, но жизнь после одного неудавшегося романа не заканчивается. Главное сейчас перетерпеть, а дальше станет легче.
— Мэтт дело говорит, — поддержала его Эмма. — Расставание с Уиллом по тебе тоже сильно ударило, но ты в итоге оправилась и оставила его в прошлом. Так и теперь. Да, сейчас плохо и больно, но потом все наладится. Вот увидишь.
Ава в ответ только громко всхлипнула и ничего не сказала. Любые слова поддержки, даже самые теплые и искренние, не могли ей сейчас помочь. Ей было слишком больно, чтобы поверить в них и принять здравую мысль, что жизнь после такого кошмара может снова наладиться. Слишком быстро и резко произошел разрыв, особенно после стольких лет вместе… И то, что между ней и Чарльзом давно уже пробежала трещина, не могло убедить Аву, что расставание в любом случае было неизбежно. Сложно строить прочные отношения с тем, кто считает, что мир крутится вокруг него, когда у самой в жизни кроме любви есть другие, не менее важные интересы и цели.
Но сейчас все доводы разума тонули в слезах. Одна только мама понимала, как плохо Аве, и что ее сердце и разум не в силах справиться с обрушившимся горем. Ничто на свете не могло ее успокоить и приободрить, только поддержать теплыми объятиями и бережными поглаживаниями по всклоченным рыжим волосам. Как когда давно в детстве, когда разбитая коленка или сломавшаяся игрушка казались настоящей катастрофой, и только мама могла помочь и своей любовью осушить слезы. Мама…
— Вроде успокоилась, — осторожно заметил Мэтт, наблюдая за тем, как Ава притихла и размякла у Вивьен на руках.
— Вымоталась, — шепнула Вивьен и бережно убрала волосы с лица дочери. Закрытые веки Авы тревожно подрагивали и она тяжело дышала ртом, но все же девушка больше не плакала и, казалось, провалилась в некую странную полудрему.
— Ей нельзя сейчас домой, — тихо, но твердо произнесла Эмма.
— Пускай останется у нас, — предложил Мэтт.
— Да, так будет лучше всего, — кивнула Вивьен, не выпуская дочь из объятий. Она не отпускала ее еще долго, пока Харрисы готовили кровать для нежданной гостьи в комнате, в которой они собирались в будущем организовать детскую, и время от времени возвращались в гостиную, чтобы проверить, все ли в порядке и не нужно ли чего еще.
В какой-то момент, когда мать и дочь были одни, Ава приоткрыла глаза и, невидящим взглядом смотря в пол, едва слышно прошептала:
— Мы же любили друг друга. Так почему?..
— Потому что любви зачастую бывает слишком мало, — с тоской ответила Вивьен, ласково проведя ладонью по волосам дочери, и ее печальный ответ и полный заботы жест окончательно погрузил Аву в липкий, тревожный, но такой нужный сон без сновидений.
— Ночь я провела у Эммы и Мэтта, но на следующий день домой так и не вернулась. Еще с утра мне пришло сообщение от Чарльза, где он предупреждал, что сегодня зайдет заберет свои вещи. Несмотря на разбитое сердце, одна только мысль о том, чтобы увидеть его, повергала меня в отвращение. Я с трудом переживала наш разрыв, но в одном была полностью уверена: даже если бы Чарльз предложил мне снова сойтись, я бы послала его к черту. Только не после того, как низко он со мной поступил. Тем более, я порядком устала от его вечного капанья мне на мозги по поводу моей работы.
Я до последнего верила в то, что мы найдем компромисс, но резкий и неожиданный разрыв открыл мне глаза. Чарльзу не было никакого дела до моих успехов, моих желаний и творческих амбиций. Ему нужно было только, чтобы я постоянно была подле него, а он был моим солнцем, моим светом. Всем. Но так не бывает. Жизнь — это больше, чем одна только любовь. Какой бы огромной она ни была.
Всю субботу я провела на работе и до последнего не решалась идти домой. Я не хотела случайно столкнуться с Чарльзом, но и мысль связаться с ним и узнать, закончил ли он собирать свои вещи, вызывала во мне омерзение. Наконец, заручившись обещанием Эммы, что в случае чего, если я действительно встречусь с Чарльзом и дело закончится новым скандалом, она приедет ко мне по первому же зову, я отправилась домой. А когда приехала… Нет, Чарльза не было, но…
Не знаю, зачем он со мной так поступил, но с его легкой руки мое возвращение в нашу квартиру стало для меня очередным ударом ножа в спину. Я сразу поняла, что именно не так, но не с первого раза осознала. Да, Чарльз забрал свои вещи. Но только свои.
Он не взял ничего из того, что мы покупали для нашего дома вместе. Ничего из того, что мы находили, когда в выходные гуляли по блошиным рынкам или торговым центрам. Ни одного сувенира из наших путешествий в другие города и страны. Ни одной книги, которые мы стопками приносили домой из букинистических магазинов. Ни одной картины… Он оставил мне все те мелочи, с помощью которых мы долгое время вили свое маленькое уютное семейное гнездышко. И все подарки, которые я когда-либо ему дарила… Все осталось на своих местах. В новой жизни без меня Чарльзу весь этот хлам оказался не нужен.
Я несколько минут простояла посреди квартиры, как вкопанная, не в силах поверить в то, что видела. Мне хотелось плакать, но я все никак не могла сморгнуть накатившие слезы. Я не могла даже дышать. А потом я…
А потом, как цунами, меня поглотила ярость.
Я разозлилась.
Прозрачный поцарапанный футляр диска и фиолетово-черная обложка. Прыткие пальцы нервными движениями раскрыли коробку и вынули диск. Поставили в проигрыватель и зажали кнопку повтора.
Мягко сыграл первые ноты сладкоголосый ситар.
Кутаясь в мелодичные звуки, точно в шелк, Ава танцующе качнулась и высоко подняла руки над головой. Глаза девушки были прикрыты, на губах играла блаженная полуулыбка. В руках была зажата граненная бутылка виски.
Ситар игриво мурлыкнул в последний раз и в тот же миг его место заняли барабаны. Резкая быстрая дробь и вот, ситар, гитары и ударные запели вместе. Звуки смешались, превратившись в полноценную песню и тогда на сцену вышел голос. Дивный и чувственный голос Мика Джаггера.
— I see a red door and I want it painted black. No colors anymore I want them to turn black…[4]
Он пел первый куплет, как если бы шептал его любимой на ушко, находясь с ней в одной постели, и Ава не без удовольствия рисовала в голове навеянные музыкой чувственные образы, не забывая щедро прикладываться к бутылке. Она пила прямо из горла, танцевала, подпевала Мику и сгорала внутри от гнева.
— I see a line of cars and they're all painted black. With flowers and my love both never to come back…
Первыми в стену полетели фотографии в рамках. Все те портреты, где они с Чарльзом были вместе, и яркие моменты из их переплетенных жизней. Рамки ломались от удара и вместе с осколками стекла летели на пол.
От души глотнув из бутылки, Ава широким жестом сшибла прислоненную к стене картину с комода, которую им с Чарльзом подарили его друзья на прошлое Рождество, зацепив пару других мелочей. Разбились статуэтки и стеклянный подсвечник, порвался холст и разметались по полу книги, а Мик Джаггер продолжал петь о своей боли и хандре.
Ава пела и раскидывала по квартире вещи, будто превратилась в ураган, огненный вихорь. Она нашла все их с Чарльзом фотографии, подобрала те, что выпали из разбитых рамок, и с звериным рычанием каждую порвала на мелкие клочья. Их обрывки рассыпались по всей гостиной, точно причудливый пепел. Все, что осталось от былой любви.
— If I look hard enough into the settin' sun my love will laugh with me before the mornin' comes!