Оставшись одна, она быстро покончила с оставшимся бардаком. Расставила книги и разную мелочь, которая обычно украшает стеллажи и комоды, по полкам, а все разбитое, порванное и практически уничтоженное отложила в сторону. Ава потом сама решит, что делать с этими вещами, что выбросить, а что оставить и починить. Книги и прочие мелочи она тоже потом переставит на свое усмотрение, но теперь исключительно так, как ей будет удобно. Ведь теперь она стала единственной хозяйкой квартиры… Вполне вероятно, что она даже решит переехать, но последнее предугадать было сложно. Ава всегда казалась Вивьен слишком спонтанной и горячной в своих решениях. Возможно, Эмма была и права. Возможно, в этом младшая дочь оказалась вся в мать…
Мысли Вивьен оборвались, когда убирая вещи по полкам и шкафчикам, она дернула один из нижних ящиков стоявшего у самого окна стеллажа. Ящик поддался неохотно, будто какой-то предмет внутри ему мешал. Но то, что мелькнуло в темнеющем зазоре, тут же насмерть зацепило внимание Вивьен. Вцепившись в ручку до побелевших костяшек, женщина с силой дернула ящик на себя.
Конечно, зная свою младшую дочь, она понимала, что может наткнуться на какой-нибудь тайник. Она спокойно бы отнеслась к припрятанной игрушке из секс-шопа или косяку марихуаны, но то, что предстало ее глазам, она себе и вообразить не могла.
Чего только не было в этом злополучном ящике… Плетки, наручники, ремни, прозрачные коробочки с иглами и лезвиями, кляпы и черт знает, что еще! Черная и красная кожа, медицинская сталь и, кажется, латекс зловеще поблескивали на свету и будто-то бы даже шевелились. Представшее перед глазами зрелище было больше похоже на мерзкий клубок змей, сплетенных вместе так туго, что непонятно было где гремит хвост, а где сверкают зубы раззявленной пасти.
Какая-то вычурная плеть, неаккуратно запихнутая в ящике, из-за чего он и застрял, качнулась и упала на бок. Глухой звук от ее падения выдернул Вивьен из шока и заставил новым ясным взглядом посмотреть на содержимое тайника. И особенно на то, что сразу же привлекло ее внимание, но содержимое чего она осознала не сразу. Не хотела осознавать.
Чувствуя, как внутри поднимается волна страха и гнева, Вивьен протянула руку и достала со дна ящика маленькую стопку полароидных снимков. Фотографии выглядели подчеркнуто плохо и смазано, словно бы в такой небрежности и заключалась сама идея. Но кроме ужасного качества их все объединяла одна и та же модель. Молодая девушка, то голая, то полуодетая, а то и вовсе в разорванной в клочья одежде. Избитая, в синяках и царапинах, со следами плетей на спине и ягодицах, с проколами от игл и порезами. Со вздыбленными волосами, с размазанной косметикой, с зареванным лицом. Но всегда, на всех фотографиях, довольная, счастливая, с широкой улыбкой на разбитых и искусанных губах и с горящими от восторга заплаканными глазами.
В тот миг Вивьен отдала бы все, что у нее было, все счастье, успехи и радости, которыми ее наградила судьба, только ради того, чтобы на снимках оказалась кто угодно, только не ее дочь. Не ее Ава.
— Мам, я вернулась! Пошли готовить! Мам! Мам?..
Ава сидела на кровати и сквозь звенящий шум в больной голове слушала, как за закрытыми дверьми ругаются мама и старшая сестра. Она бы и хотела подняться и вмешаться, но тело ломило нещадно, а сознание будто окутал густой туман. К тому же смысла особого не было. Она уже проиграла любой спор, и не осталось ничего, ради чего стоило бороться и сопротивляться.
— Да как ты могла все знать и столько времени молчать?! — кипя от гнева, орала Вивьен. — Твоя сестра с собой такое вытворяет, а ты смотришь на все сквозь пальцы!
— Она взрослый и самостоятельный человек! До тех пор, пока это не вредит другим, она может делать с собой, что хочет! — вторила ей Эмма. Ава понимала, что старшая сестра лукавит. Она всегда была против того, как Ава развлекалась со своими любовниками, и всегда надеялась, что младшая одумается и прекратит издеваться над собой. Но столкнувшись с яростью матери, Эмма задвинула в дальний угол свое собственное неодобрение и отчаянно бросилась на защиту сестренки.
— А если она под поезд бросится, тоже так скажешь?! — обрушилась на нее с новой силой Вивьен. — Она калечит себя, позволяет другим себя бить! И не надо мне тут втирать, что БДСМ — это про безопасность, доверие и прочую чушь! Это насилие!
— Но такой она человек! — не отступала Эмма. — Пойми ее!
— Я ей уже давала шанс! Я поверила, что она станет вести себя разумнее и осмотрительнее! И к чему это привело?! Не она себя, так теперь других просит! Сумасшедшая!
Ава болезненно поморщилась и прижала пальцы к вискам. Голова просто раскалывалась и лоб горел, как печка. Ей бы сейчас не помешала таблетка аспирина, но высунуть хотя бы нос из спальни было слишком страшно…
Неожиданно дверь распахнулась. Стеклянные квадраты завибрировали в своих рамках, взмыла вверх тяжелая штора. Ава испуганно уставилась на очутившуюся перед самым носом мать. Вивьен была похожа на фурию из ада. Ее лицо перекосило от гнева, глаза пылали всепоглощающим огнем. Сердце пугливо замирало от одного только взгляда, которым она буравила младшую непутевую дочь, и все естество в панике кричало о том, что расправа не за горами. И было абсолютно право.
Не остановившись ни на секунду, не размениваясь на драматические паузы, Вивьен высоко вскинула руку и отвесила дочери звонкую пощечину. Удар оказался таким сильным, что голову Авы мотнуло в сторону, а сама она заметно качнулась и едва не упала на бок. Щеку тут же словно бы обожгло каленым железом, хотя особой боли девушка не почувствовала. В ту секунду, когда ладонь матери коснулась ее лица, ее сердце разорвалось на миллионы кусочков, оставив после себя только пустоту.
— Ты! Как ты могла?! — закричала Вивьен, и в ее зеленых глазах сверкнули застывшие слезы. — Я доверилась тебе! Я поверила в твое обещание больше не калечить себя! Я думала, что ты стала умнее после того, как чуть не перекроила себе запястье! Но тебе оказалось мало! Ты так смерти ищешь, да?! Ты хочешь, чтобы тебе кости раздробили и забили до смерти?! Связываешься с какими-то полоумными маньяками! А если кто-нибудь из них тебя инвалидом сделает или вовсе убьет?! Ты если о себе не думаешь, то хотя бы о близких подумай! Каково нам знать о том, что ты с собой позволяешь делать?! А если отец узнает до чего ты дошла?! Ты думаешь, он захочет с тобой знаться?! Не для того мы с ним тебя воспитывали, чтобы ты унижалась перед всякими скотами и позволяла им себя бить! Ты хоть соображаешь, что ты делаешь?!
В иной ситуации, в ином состоянии Ава бы ей ответила. Она, без сомнения, бросилась бы в ответную словестную атаку, попыталась защититься и отстоять свое право самой выбирать, как получать удовольствие.
Но не в тот момент, не в том убитом, больном состоянии. Не с таким жаром в голове и пустотой в груди.
Поэтому она молчала и, прижимая ладонь к горящей щеке, смотрела на мать, точно загнанный зверек, а из ее воспаленных красных глаз медленно текли слезы. Сил сопротивляться не было, и собственное мнение о том, что правильно, а что — нет, которое, впрочем, никогда не отличалось стабильностью, рушилось под чужим натиском и обращалось в прах.
В комнату вбежала Эмма и, впопыхах случайно толкнув мать, бросилась к сестре. Она обняла Аву и прижала к себе, в отчаянной попытке защитить от родительского гнева, и с вызовом посмотрела на Вивьен.
— Не ори на нее! — возмутилась она, и в голосе ее ясно слышались куда более затаенные обиды и слезы. — Никогда еще твои крики ни к чему хорошему не приводили! Если ты думаешь, что так сможешь на людей повлиять и понять, что они не правы, то сама же ошибаешься! Так всегда было! И с Авой, и с папой тоже!
Вивьен болезненно дернулась, зло оскалилась, но через силу сдержалась от ответного выпада. А Эмма меж тем продолжала свою тираду.
— Она все и так понимает! Она знает, что нельзя позволять с собой такое делать! Она просто оступилась! Ей помощь наша нужна, а не крики! — в пике эмоций защищала старшая младшую, не замечая, как из собственных глаз брызнули слезы. Ава слушала ее, внимая каждому слову, и чем больше Эмма говорила, тем больнее ей становилось и особенно от осознания собственного эгоизма. Сгорая от стыда, она потянулась к сестре, привлекла ее внимание и крепко обняла, будто бы стараясь извиниться перед ней за все те муки, которая Эмма перенесла, переживая за Аву. Не выдержав более натиска эмоций, обе сестры вцепились друг в друга и в голос разревелись будто малые дети.