Лезвие скользнуло вверх и Рид медленно провел кончиком ножа по руке девушки, от подмышки до локтя… И снова вниз, но уже не к груди, а к шее. Ава невольно запрокинула голову, со страхом ощущая, как острие движется вдоль ее горла, а затем по линии челюсти, пока Роберт не остановился на ее подбородке. Она чувствовала, как он смотрит на нее, как изучает ее лицо, и судорожно сглотнула густую слюну. Она не могла видеть своего Господина, но даже так его взгляд пугал ее до дрожи. Ей хотелось спрятаться от него, сжаться в комок и забиться в самый дальний темный уголок, где ее никто не найдет. Где он ее не отыщет. И только желание выслужиться заставляло ее держаться и не впадать в животную панику.
Наконец-то Роберт отнял от ее подбородка нож и вновь перекинул свое внимание на тело рабыни. Он зашел ей за спину и прикоснулся лезвием к ее спине. Внутри у Авы все похолодело. Почему-то ей показалось, что ее спину он точно щадить не станет… Но нет, Рид не спешил добавлять к красным набухшим следам от хлыста кровавые полосы. Острие едва касалось нежной кожи, пока он рисовал на теле своей нижней невидимые узоры. Так долго, что начало казаться будто пытка не кончится никогда. Но, вдоволь наигравшись со спиной Авы, Роберт прикоснулся лезвием к ее задранной пятке и надавил. Вся сжавшись, насколько ей позволяло неудобное положение, девушка тихонько заскулила. Риду нравилось играть с ее ступней, водить по ней ножом, покалывать пальцы, щекотать, пока внутри Ава умирала от страха. И то, как она вздрагивала и жалобно поскуливала, явно безумно его забавляло.
Проведя в последний раз по пятке рабыни, Роберт убрал нож и отошел. Он встал сбоку от Авы и рывком стянул кляп вниз. Тугой узел освободил рот, и тонкие нитки слюны упали на подбородок. Ава машинально размяла челюсть и судорожно вздохнула. Она устала, и сил стоять с занесенными руками и согнутой ногой уже не было никаких. Рид медленно наклонился к ней и, обжигая горячим дыханием, приказал:
— Умоляй.
Аву пробила крупная дрожь, на глазах под маской опять навернулись слезы. Она еще раз глубоко и нервно вздохнула.
— Пожалуйста, мой Господин, пощадите меня. Отпустите меня… — тихонько залепетала она, глотая слезы. — Прошу вас… пожалуйста…
Рид презрительно хмыкнул, поймал веревку, шедшую от столба к железному кольцу наверху, и натянул. Руки Авы потянуло вверх, и она инстинктивно приподнялась на цыпочки. От боли и напряжения она еще сильнее сжала монету, и собственные ногти до крови вонзились ей в ладонь.
— Умоляй сильнее, — тихим, вкрадчивым и вымораживающим до самых костей голосом потребовал Роберт и натянул веревку еще немного. Подавшись следом за тянущей ее вверх силой, Ава болезненно застонала и, едва удерживая равновесие, на выдохе выпалила:
— Прошу вас, Хозяин, опустите меня, пожалуйста! Молю вас! Сжальтесь надо мной! Прощу!
Она почти выкрикивала слова, давясь горькими слезами, и ее мольбы звучали для ее Господина точно музыка. Она сбивалась, проглатывала слоги и буквы, унижаясь перед ним и теряя последние крохи гордости и достоинства. Пока наконец-то не принесла своему Хозяину удовлетворение.
Он отпустил веревку и тут же подхватил рабыню, не давая ей упасть и повиснуть на руках. Вернул ей прежнее равновесие и пока она глотала слезы перерезал путы на ее связанной ноге, узел за узлом. Веревки лопались, оставляя на белой коже узорчатые следы, красивые и пугающие.
— Не спеши, — строго приструнил Рид, когда рабыня попыталась сразу же встать на обе ноги, и, мягко придерживая за бедро и голень, помог ей разогнуть онемевшее колено. И только когда девушка опустила стопу на пол и нашла надежную опору, он перерезал ножом веревку у нее над головой. Волна облегчения целиком накрыла Аву, и она устало прильнула к Хозяину, вцепившись в него все еще связанными руками. Крепко удерживая ее на весу, Рид не глядя бросил нож обратно на столик и, обняв обеими руками, очень мягко и бережно опустил рабыню на пол. Она расслабленно легла прямо на паркет, и даже тугие веревки на запястьях и боль во всем теле не мешали ей наслаждаться долгожданной передышкой.
Пока она отдыхала и медленно приходила в себя, Роберт занялся ее ногой. Он снял перчатки, положил горячие ладони на ее бедро и принялся медленно и аккуратно растирать онемевшие мышцы. Прижимая связанные руки к груди, Ава млела от прикосновений Господина, от того, как приятно он массировал ее голень и ступню. Так бережно и так нежно… Но всему хорошему рано или поздно приходит конец.
Он снова связал ее, но теперь уже обе ноги вместе. Туго стянул ее щиколотки обрубком веревки и, подхватив под коленями, резко потянул Аву к себе. Она болезненно вскрикнула, когда проехалась истерзанной спиной по паркету, и не сдержала новых слез. Положив ее ноги себе на бедро, Роберт требовательно потянулся к ее рукам.
— Отдай монету, — коротко приказал он. Ава безропотно разжала онемевшие пальцы, нечаянно показав Хозяину исцарапанную до крови ладонь. Рид забрал монету и тихо хмыкнул.
— Смотрю, ты себя сама уже наказала, — едко заметил он и спрятал монету в карман брюк, а взамен достал кольцо, которое надел на указательный палец. Оно было маленьким, предназначалось для первой фаланги и выглядело как большой и острый коготь, не менее опасный, чем нож. Ава испуганно замерла. Резать саму себя было для нее нестрашно. Но незнание того, когда именно порез нанесет кто-то другой, даже любимый Хозяин, сжигало ей все нервы.
Она глубоко и судорожно задышала, когда Рид наклонился к ней ближе и провел когтем по ее боку. Она пока не чувствовала боли, но одуревшее воображение само рисовало яркие картины того, как на месте, где скользило острие, остаются кровавые следы и темно-красные нити сбегают по ее плоти на пол. Она крепко сцепила пальцы, прижала кулаки к груди и тяжело сглотнула. Она боялась, но в то же время чувствовала, как вместе со страхом внутри разливается приятное тепло. Роберт водил когтем по ее животу и талии, точно ласкал ее. Он не трогал руки, так как с ними было не так интересно и пугающе, но с удовольствием провел острием по груди. Прорезать шелк кольцо не могло, и тем не менее прикосновение поверх ткани только сильнее взволновало Аву. Она не сдержалась и шумно выдохнула, не в силах сама сказать, что именно в ней кипело сильнее — ужас или возбуждение. А коготь все двигался по ней и острым кончиком задевал проступившие сквозь ткань соски, после чего Рид устремился к лицу Авы. Он дотрагивался до ее губ и щек, водил по линии челюсти, и играл заметно дольше, чем с ее телом.
— Какое же у тебя красивое лицо, — тихо произнес он, и его низкий и глубокий голос окутывал Аву словно мех и бархат. — Я смотрю на тебя и вижу перед собой ту самую Ванду, которую описывал Мазох. Мягкие и тонкие черты в обрамлении огненных волос. Белая, как мрамор, прозрачная кожа с чарующими голубыми прожилками. Безупречный овал лица и нежный прелестный румянец. И такие обворожительные, чувственные, полные губы…
Он убрал коготь и положил руку на бедро рабыни. Острие вонзилось в мягкую плоть, но не до крови. Пока нет.
Роберт наклонился, и Ава вся сжалась и замерла от его пугающей и будоражащей близости.
— Ты такая красивая. Настоящая Венера, — нежно прошептал он. — Как же мне хочется разодрать твое лицо до самого мяса.
Коготь вошел еще глубже. Ава вздрогнула и в испуге сильнее прижала руки к груди, инстинктивно закрываясь от своего Хозяина, своего благодетеля и мучителя, но тем самым только сильнее его раззадоривая. Роберт едко усмехнулся и ласково провел свободной рукой по волосам рабыни.
— Ты настолько прекрасна, что твоя красота слепит и обманывает. Ты дурачишь людей, — все тем же ласкающим и в то же время пугающим голосом произнес он. — Поэтому мне так сильно хочется тебя изуродовать и уничтожить. С каким бы удовольствием я бы исполосовал твои щеки в кровь. Выгрыз твои губы, вырвал ноздри и разбил подбородок. Я бы выколол тебе глаза и отрезал веки, а уши прижег раскаленным железом. И лезвием исписал бы тебе весь лоб браными словами. Потому что одного, даже самого грязного и мерзкого, не хватит, чтобы в полной мере описать, насколько ты ничтожная и убогая мразь.