— Здравствуй, Кэтрин. Да, это я.
От звуков низкого и глубокого голоса Хозяина Ава сжалась еще сильнее и, отпустив измятую штанину, схватила его ладонь. Она сидела на полу и прижималась к его ногам, пока он расслабленно сидел в своем любимом кресле. Ей благосклонно бросили шерстяной плед, чтобы унять дрожь и озноб, но то, что Господин позволил ей держать себя за руку, пока он сам был занят важным звонком, согревало ее намного сильнее. Она крепко вцепилась в его ладонь руками и взглядом, лишь бы не смотреть на пугающую тьму вокруг и не слышать чужой разговор, и перед ее глазами в отблесках полумрака сияла серебряная печатка, надетая на мизинец. Выгравированный на кольце разъяренный дракон скалился острыми клыками, растопырив мощные когти и полуразвернув огромные крылья, и его жуткая пасть обещала мерещиться Аве во снах еще очень долго.
— Прости, что звоню так поздно, — спокойным и лишенным даже намека на хоть какие-то эмоции голосом произнес Хозяин. — Но решил не мучить тебя больше ожиданием. Да, я согласен тебе помочь.
Ава тихо заскулила и плотно закрыла глаза, смаргивая накатившие слезы. Ее обнаженное тело болело от розг и веревок, ее воспаленный разум был разорван в клочья. Ее избили, изнасиловали и довели до истерики. Но чем более был с ней жесток Господин, тем сильнее она испытывала к нему любовь и желание выслужиться. И только знание того, что она вовсе не единственная женщина, которая ему не безразлична, ранило ее в самое сердце.
— Не надо, Кэтрин. Рано еще за что-либо благодарить, — послушав немного собеседницу, перебил ее Хозяин. — Посмотрим как пойдет дело. А пока созвонимся на следующей неделе. До скорого.
Он выключил телефон и расслабленно откинулся в кресле. Не глядя небрежно погладил Аву большим пальцем по щеке. Она дернулась в ответ на прикосновение и торопливо поцеловала его ладонь, задев губам кольцо.
Все хорошо, все в порядке. Она дала Хозяину то, в чем он так нуждался, и хотя бы ненадолго помогла ему отвлечься и забыть о душевных ранах. Обнимая его ладонь и прижимаясь к запястью щекой, она верила, что, несмотря на все свои синяки и ссадины, искусанные губы и выплаканные слезы, поступила правильно. И никак иначе.
Тринадцать лет тому назад.
— Ава, открой немедленно! Ванная для всех, а не твоя личная собственность! — раздался яростный голос, и Вивьен еще раз настойчиво постучала в дверь. Ава только презрительно скривилась и вновь сконцентрировалась на лезвии и своем запястье. Рок в плеере бил по ушам и дверь была заперта на щеколду. Мама могла долбиться и кричать сколько угодно, Ава ей все равно не откроет, пока не закончит со своей тайной терапией. Она даже не собиралась с ней говорить, нарушая многодневное молчание после очередной их дикой ссоры. Личные принципы для нее были важнее, чем мнимый мир в семье.
Сосредоточившись на своих действиях и стараясь не задеть вену, девочка осторожно нанесла еще один порез. Из крохотной и совсем неглубокой ранки проступили бордовые бусинки и мигом засочилась кровь, завораживая своим видом. Больно, но вполне терпимо, и с каждой новой ранкой на сердце становилось капельку легче.
Ее переполняла ненависть и злоба. Мама говорила про новую жизнь и возможности, но Аву выворачивало наизнанку от ее слов. Она ненавидела свою новую страну, свой новый город, новую квартиру и школу. Она и дома терпеть не могла ходить на уроки, а теперь каждый день в классе превращался для нее в адскую пытку. Одноклассники ее невзлюбили с первого взгляда, она их презирала еще больше. Ее все бесило и выводило из себя, и она не знала иного выхода, как иначе справиться с переполнявшим ее ядом, разве только выпустить его из тела вместе с кровью.
Как ни странно, боль успокаивала и приносила покой. Каждый новый порез становился для Авы вздохом облегчения. Слишком огромные и неконтролируемые душевные муки превращались в ясные и понятные физические, которые гарантированно уходили, когда ранки затягивались и пропадали.
Эмма сестру не понимала и пыталась уговорить не калечить себя больше, но Ава не могла поступать иначе. У нее не получалось, как у старшей сестры забываться в учебе, книгах и компьютерных играх, отрицая все внешние раздражители в школе и дома, и боль была ее самым верным способом спастись от повседневных кошмаров. К тому же ей нравилось рассматривать свою кровь и наблюдать как затягивается пораненная кожа. Человеческое тело казалось ей таким удивительным и она не видела ничего плохого в его изучении и небольших экспериментах. Пускай Эмма с ней не раз спорила насчет ее странных методов, а мама, если бы узнала, за такое и вовсе убила бы.
— Ава! — снова крикнула Вивьен через дверь и покрутила ручку. — Ты торчишь там уже целый час! Выходи сейчас же!
Девочка только едва слышно фыркнула. Стоило признать, что доводить маму до состояния бешенства тоже приносило неслыханное удовольствие. Они с Эммой и так делали только то, что хотела Вивьен, и Ава не упускала случая вывести мать из себя. Да, она ей мстила, но не считала себя виноватой. Как и Вивьен не чувствовала и тени вины за то, что забрала детей в чужую страну, даже не поинтересовавшись их мнением. Так пускай расплачивается.
— Ава! — прогремел очередной возмущенный возглас, и Вивьен попыталась надавить на дверь. Старая щеколда, явно пережившая не одну смену хозяев, жалобно звякнула под сильным напором. Глядя на нее и оценив ее ненадежность, Ава сильно нахмурилась и решила, что пора закругляться. Но для начала еще один порез, еще один крохотный вздох…
Но мама не отступала и с силой дергала дверь, пока щеколда неожиданно не выдержала и не открылась сама. Охнув от удивления, Вивьен влетела в ванную и едва не упала, кое-как удержавшись за дверную кучку и косяк. В тот же миг Ава испуганно подскочила на месте, выронив наушники, и совершенно случайно скользнула лезвием вдоль запястья. Из свежего пореза мигом полилась темная венозная кровь.
Внутри у Авы все похолодело от страха. С большим трудом оторвав взгляд от своего запястья, она испуганно посмотрела на маму. Та в шоке замерла в дверях и со смесью ужаса и изумления на лице смотрела на дочь, которая сидела на холодном полу ванной с бритвенным лезвием в одной руке и длинной кровоточащей раной на другой. В упавших наушниках продолжала греметь музыка, где-то в глубине квартиры шумел телевизор и отвлекшаяся от учебников Эмма громко спрашивала все ли в порядке. Но повисшее между матерью и дочерью молчание нещадно давило до звона в ушах, и Ава в полной мере оценила, что теперь ей точно конец.
Глава 6. Семейный портрет
Никогда ведь не можешь сказать с уверенностью, какое место занимаешь в чужой жизни.
(с) Фрэнсис Скотт Фицджеральд
Тринадцать лет тому назад.
Ава молчала и, нахально развалившись в огромном кожаном кресле и сложив руки на груди, мрачно смотрела в окно. Ее психотерапевт, доктор Палмер, сидела в кресле напротив и терпеливо ждала, когда девочка наконец-то заговорит. Аве можно было долго задавать прямые и наводящие вопросы, пытаться хоть как-то наладить контакт, но ничего не помогало. На сеансы она приходила вовсе не по доброй воле, ее приводили почти силком, а значит она могла промолчать все отпущенное на терапию время и ни разу даже не посмотреть на своего лечащего врача.
— Ава, — мягко окликнула доктор Палмер, подавшись чуть вперед. — Я же вижу, что тебя кто-то беспокоит. Не стоит держать в себе накопившуюся злобу. Так ты сделаешь себе только хуже.
Девочка раздраженно закатила глаза и гадливо покривилась.
— А если я скажу, что ненавижу к вам приходить, вам станет лучше? — огрызнулась она.
— Мое самочувствие не играет никакой роли, — продолжила в том же доброжелательном тоне доктор Палмер. — Мы здесь ради тебя.
— Мы здесь ради моей мамы, — мигом парировала Ава и зло посмотрела на врача. — Это она притаскивает меня к вам чуть ли не за шкирку. Мне терапия не нужна.
— То есть ты считаешь, что у тебя нет проблем? — уточнила доктор Палмер.
— Я вполне могу с ними справиться сама, — уверила ее девочка.