— Кто?
— Он и Нене Коста. Разве не так?
Беба рассмеялась — Нене мог быть чьим-то другом?
— Я имел в виду, что они часто встречались.
— Интересно, кто из них кого надувал.
— А им незачем быть друзьями. Они могли быть сообщниками.
Беба посмотрела на него с недоумением, но Сабато больше ничего не объяснил. После паузы, глядя на стакан, спросил:
— Значит, по-твоему, Шнайдер уехал в Бразилию.
— Так сказала Мабель. Да все это знали. Уехал с Хедвиг.
Все еще созерцая стакан, Сабато спросил, продолжает ли Кике встречаться с Нене Костой.
— Еще бы! Не представляю, как он смог бы отказаться от этого удовольствия. С таким сокровищем!
— И он ничего тебе не говорил о Шнайдере? Если тот вернулся из Бразилии и встречается с Нене, Кике наверняка должен это знать.
Нет, ничего он не говорил. К тому же Кике прекрасно знает, что ей, Бебе, неприятно упоминание о Нене. Сабато еще больше встревожился — все это доказывало, что, если этот тип вернулся из Бразилии или где он там был, свое возвращение он не афишировал, держал втайне. Были ли в таком случае его контакты с Костой связаны с проблемой, удручающей его, Сабато? На первый взгляд казалось абсурдом представить себе вертопраха Косту замешанным в комбинацию такого рода, но если вспомнить о его демонической стороне, это выглядело не так уж дико. Но тогда почему они встречаются в баре в центре города? Ведь он, Сабато, никогда в этом кафе не бывает. Возможно, то была случайность. Такая случайность? Нет, эту мысль надо отбросить. Напротив, следует думать, что Шнайдер каким-то образом узнал, что он, Сабато, пойдет в «Радио Насьональ», и ждал на улице, чтобы тот его увидел хотя бы мельком, а затем вошел в кафе. Но зачем все это? Чтобы его запугать? Опять возникало вечное сомнение — кто кого преследует?
Он попытался припомнить, как было дело, но ясности не возникало. Да, Мабель познакомила его с Андре Телеки, а Телеки познакомил его со Шнайдером. Тогда только что вышел «Туннель», стало быть, дело было в 1948 году. В тот момент Сабато не придал значения вопросу Шнайдера об Альенде — почему он слепой? Вопрос показался совершенно безобидным.
— Рогатый да еще слепой, — прокомментировал Шнайдер с противным грубым смехом.
Чем же он занимался все эти годы, между 48-м и 62-м? Разве не показательно, что он снова появился в 62-м году, когда вышел в свет роман «О героях и могилах»? В огромном городе можно жить много лет и не встретить ни одного знакомого. Почему он опять объявился, как только издали новый роман Сабато?
Он пытался вспомнить, что сказал Шнайдер при следующей встрече — уже о Фернандо Видале Ольмосе.
Ну что? Почему он не отвечает?
— О чем ты?
Отзывался ли он дурно о Сартре? Да или нет?
Беба со своей манией четких альтернатив и неизменным стаканом виски в руке глядит испытующими, горящими глазками.
Дурно о Сартре? И кто же ей доложил такую нелепость?
Она не помнит. Так, кто-то.
Кто-то, кто-то! Всегда эти враги без лиц. Он сам себе удивляется, почему все еще выступает публично.
Выступает, потому что так хочет.
Почему он не прекратит нести вздор? Выступает по слабости, потому что попросил какой-то друг, потому что он не хочет показаться высокомерным, потому что в Вилья-Солдати или Матадеросе не хочет огорчать славных ребят из института имени Хосе Инхеньероса[25], ребят, которые днем работают электриками, а по ночам расшифровывают Маркса.
Брось! Альянса не имеет базы в Вилья-Солдати, на лекции ходят орды богатых дам.
— Ладно, пусть так. Я говорил для богатых дамочек, ты угадала. Ничем другим я в своей жизни не занимался. Теперь дай мне спокойно выпить виски, за этим я и пришел.
— Не кричите там, дайте подумать. Река в Азии, четыре буквы.
— Значит, единственное, о чем тебе доложили, так это то, что я дурно отзывался о Сартре.
Он поднялся, прошел по гостиной, поглядел на полки с книгами, на старинные кавалерийские сабли, рассеянно прочел несколько названий книг. Его бесили все, а также он сам. Набегали едкие, иронические мысли о круглых столах, конференциях, уругвайском футболе, Пунта-дель-Эсте[26], французское землячество, воспоминания детства, как похудела Беба в последнее время, название для романа (Под сенью девушек в цвету![27] Какой бред!), мысли о пыли и о переплетах. Наконец он снова уселся на софу, да так тяжело, словно весил раза в три больше.
Где-то на границе между Кенией и Эфиопией появился зебу, который, однако, не зебу: семь букв.
— Отзывался дурно? Да или нет?
С. вспылил. Беба сурово сказала ему, что, вместо того, чтобы кричать, он мог бы рассказать поподробней. Да, на интеллектуала он не похож, скорее на сумасшедшего.