— Спасибо, Абби, — невозмутимо ответил Лимек и приложился к стакану с джином; зубы звякнули об стекло. — Будь добра, вызови девушке такси...
— Как скажете, шеф. Вам тут пакет во вчерашней почте. Вчера было воскресенье, — будто оправдываясь, добавила она — будто вчерашнего Шторма недоставало, чтобы объяснить ее отсутствие на рабочем месте.
Когда Абби проводила Магду из кабинета, Лимек прикончил джин, убрал стакан и бутылку обратно в бар, уселся за стол и придвинул к себе чашку с кофе и пакет. В голове приятно шумело от выпитого на пустой желудок, и по венам разливалось тепло. Хотелось уронить голову на стол и уснуть, но Лимек заставил себя взяться за пакет — просто ради того, чтобы хоть что-то делать.
Он был завернут в тонкую оберточную бумагу и перевязан крест-накрест бечевкой. Почтовых штемпелей и сургучных печатей на нем не было. Обратный адрес тоже отсутствовал, а в правом нижнем углу (то есть там, где обычно указывается получатель), пакет подписали размашистым женским почерком: «Лимеку, частному сыщику».
Лимек хмыкнул и разорвал пакет. Внутри оказалась небольшая книжица в коленкоровом переплете и сложенная вдвое записка, выскользнувшая прямо в руки сыщику.
«Уважаемый господин Лимек! — гласила записка все тем же размашистым почерком. — Полагаю, это то, что вы искали в кабинете моего отца. Надеюсь, этого будет достаточно фельд-полковнику Шварцу, чтобы он оставил меня в покое. С симпатией, А.»
Вместо подписи внизу записки красовалось нарисованное от руки клеймо салона «Шеба».
Усилием воли Лимек прогнал воспоминание о белоснежных бедрах Альбины и попытался подумать. Пакет доставили вчера; скорее всего, Альбина сделала это сама. Я вел ее от «Гедонии» до самой «Шебы». Значит, она заскочила ко мне в контору до того, как поехать к Ксавье. Если, конечно, в «Гедонию» она приезжала именно к нему, а не, скажем, к кому-то из постоянных клиентов... Но откуда она узнала мой адрес? И кто такой этот фельд-полковник Шварц?
Лимек раскрыл книжицу и дважды перечитал надпись на титульном листе, прежде чем до него дошел ее смысл.
Журнал наблюдений за ходом эксперимента
Проект «Авалон»
Руководитель проекта — инженер П.Петерсен
Ответственный за мат.часть — мастер А.Мёллер
4
Пока Лимек читал журнал, Абби успела трижды принести ему кофе и один раз — бутерброд с ветчиной. Он еще удивился — откуда такая роскошь, но Абби лишь загадочно улыбнулась. За окном успели сгуститься ранние зимние сумерки.
Из всего содержания журнала Лимек понял процентов двадцать; интерес его вызвало и того меньше. Первая запись датировалась январем пятьдесят первого, то есть больше двух лет назад. Последняя — прошлым вторником.
Первый год инженер Петерсен скрупулезно документировал всю переписку (с исходящими и входящими номерами служебных записок, жалоб, рекламаций, техзаданий и кляуз) между лабораторией и КБ №91 Отдела инноваций и развития Фабрики. Судя по заголовкам, суть переписки составляла ругань в адрес поставщиков, жалобы на чрезмерный контроль со стороны совета директоров и требования увеличить финансирование. В среднем Петерсен делал одну-две записи в неделю.
Чуть больше десяти месяцев назад в журнал было занесено: «Передал чертежи мастеру-наладчику Мёллеру для создания опытного образца», а ниже красовалась корявая роспись «Чертежи получил. А.Мёллер». Тут Лимек вспомнил, где он видел этот каллиграфически правильный почерк, которым был заполнен журнал. На обложке картонной папки с тесемками в квартире Мёллера, вот где. «Проект «Авалон». Красиво, черт возьми. И, видимо, очень секретно, если инженер вел всю сопроводительную документацию собственноручно.
После этого записи стали появляться реже, где-то два-три раза в месяц, и окончательно утратили всякую доступность для понимания простым смертным. Лимек улавливал только отдельные фразы вроде «перебоев с электропитанием», «экранирующих свойств металлической сетки», начисто пропуская всякие «фазисные переходы магнитных полей» и «преобразования частот волновых процессов». С мая прошлого года довольно часто упоминался «аппарат» и появились ссылки на «поставки экспериментального материала от Ф.»
Частота заполнения журнала начала возрастать в августе, а пятого ноября через всю страницу было торжественно выведено черной тушью: «Успех! Первое полевое испытание прошло удачно»
С этого момента Петерсен делал записи ежедневно, а порой — и два раза в день. Правда, повторить успех ему не удавалось: все время упоминались неблагополучные факторы, невозможность повторить условия удачного эксперимента, трудность вычисления помех. Череда неудач продолжалась почти до Рождества. Почерк Петерсена к этому времени утратил каллиграфичность, стал быстрым и неопрятным. Кое-где на полях встречались кляксы.