– Если б он меня не нашел, я бы так под бревном и полеживал до весны – чтобы следствие запутать?
– С охотником вашим я еще поговорю, может, он тоже не до конца откровенен, что у него там за петли понаставлены, – пообещал старлей.
– А следы?
Участковый хмыкнул и ткнул пальцем в окно.
– Снегом занесло.
– Тогда еще никакого снега не было. Я, по-вашему, с неба упал?
– С неба только вороны серут. Не отрицаю, со следами – вопрос. Но, я думаю, и ответ на него найдется, если хорошо поискать. Следы заметать много есть мастеров.
– Вы же подгоняете факты, как плотник бревна, – сказал Рязанцев. – Здесь подтешем, там забьем. – Пришедшее на ум сравнение с плотником отчего-то подтолкнуло его к очередной попытке пробиться сквозь забвение, но тщетно.
– А вы бы лучше все рассказали чистосердечно, – предложил участковый. – Пошли бы свидетелем по делу. Ясно, что к самому убийству вы не причастны. Это потом в пособники и укрыватели записались. Если они вас запугали, так и скажите, это вам зачтется.
«А что, если он прав? – вдруг с ужасом подумал Рязанцев. – Пусть отчасти. Что, если догнали они меня, скрутили? Не убили, потому что нашли удостоверение корреспондента солидной газеты. Какие никакие, а смекнули: из-за журналиста может подняться переполох, глядишь, и докопаются. Увезли в Пионерск, обкололи всякой дрянью до беспамятства и держали в каком-нибудь подвале, пока уляжется шум. После приволокли бесчувственного обратно, привалили бревном и бросили, чтоб замерз подальше от их логова. Пусть следствие ломает голову, что все это значит? Повезло с охотником, а так был бы просто еще один висяк – мало ли их болтается по следственным кабинетам?! А клочки странных воспоминаний – всего лишь причуды мозга. Опухоль…»
Однако, с момента своего пробуждения в снегу Рязанцев чувствовал, что голова его в порядке – ни болей, ни прочих неприятных фокусов, донимавших прежде. Походило на то, что он теперь совершенно здоров. Он мысленно поплевал через плечо – не сглазить бы! Ведь жил столько лет с этой гадостью! Что за опухоль, так толком и не определили. А опухоли, случается, исчезают сами собой – статистика! Может, и эта рассосалась – стресс дал пинка иммунной системе.
Но путанные обрывки каких-то смутных картин и образов, мелькавшие в памяти, не давали покоя. Рязанцеву казалось, что весь их разговор с участковым – полная и беспросветная чушь. Никто его не похищал, нигде не прятал и ничем не обкалывал. И, уж тем более, не могло быть никакого преступного сговора. А было что-то совсем иное, странное, почти фантастическое, но, если вспомнить, все расставляющее по своим местам. Надо только сложить разлетевшиеся осколки мозаики.
Мозаика не складывалась.
Щемило в груди от ощущения какой-то роковой, невозвратимой потери. Чувство это не было связано с гибелью Павлова, о которой Рязанцев вспоминал отстраненно, с необъяснимым безучастием. Ему казалось, что он утратил что-то гораздо более важное и значимое, такое, что должно было преобразить всю его жизнь, но теперь уже никогда не преобразит.
Рязанцев уставился на деревянную пепельницу, вырезанную местными умельцами в виде необъятного древесного комля с выдолбленной сердцевиной, который обхватил передними лапами медведь, выглядящий в таком соседстве пигмеем. Рязанцеву отчего-то казалось: если долго и пристально смотреть на предмет, сконцентрировав волю, может открыться позабытая разгадка тайны.
Но ничего не изменилось. Там, где остались два выпавших из жизни месяца, его усилия, возможно, и помогли бы справиться с забвением. Но посреди унылой обыденности, под монотонный бубнеж участкового и однообразное кружение снега за окном, забвение лежало неподъемной каменной глыбой, похоронившей тайну навечно.
В какое-то мгновение, когда глаза уже начали слезиться, Рязанцеву почудилось, что пепельница едва заметно дрогнула, но это, конечно, не могло быть ничем, кроме обмана зрения.
Тренькнул телефон. Участковый снял трубку.
– Слушаю… Понял… Так точно…
И сообщил Рязанцеву:
– Поедем в Приреченск. В газету вашу следователь еще вчера позвонил, что вы объявились. Вам адвоката прислали. Так что пора в прокуратуру. – И, покосившись в окно на усилившийся снегопад, добавил: – Не застрять бы только по дороге.
Рязанцев откинулся на спинку стула. Вот и защита тут как тут! Не подвел Курдюмов, несмотря ни на что, не оставил в беде. Нормальный мужик, зря собачились. Но о какой беде, в сущности, речь?! От чего защищаться? В чем его можно обвинить?! Или здешние прокуроры не далеко ушли от сельского околоточного, одичавшего в лесной глуши?! Уездное следствие тоже плохо представляет, с кем связалось?