Катя помолчала.
– Ты там бывал?
– Не приходилось.
– А говоришь – красота. И что я там буду делать? Комаров кормить, коров доить?
– При чем тут коровы? Мы же отдыхать поедем. Да и нету у него никаких коров. А Дениску бабушке можно оставить.
Опять повисла пауза.
– Мне в отпуске надо ремонт доделать, – сказала наконец Катя. – Я же одна не могу, а за мастерами, если не присмотришь, они такого наляпают.
– Да помогу я тебе твои обои наклеить.
– Обои – фиг с ними. Да и какой из тебя наклейщик?! Мне обещали зеркальный шкаф-купе поставить – недорого. И окна надо менять. В ванной все течет. Я думала, ты сколько-нибудь подкинешь. Но какие у тебя теперь деньги?!
– Давай, я все-таки перееду к тебе, – устало сказал Рязанцев.
– Ты же знаешь, что пока нельзя. Я ведь рассказывала: мой бывший, козел такой, везде орет, мол, я ей ради сына свою квартиру оставил, пусть радуется, но если кого-то приведет, в суд подам на раздел жилплощади. Надо подождать, пока срок подачи иска истечет.
Рязанцев с самого начала знал, чем окончится их разговор. И еще он знал, что никогда не переедет к Кате – для своей и ее же пользы. Зеркальные шкафы, пластиковые окна, бразильские телесериалы и «Фабрика звезд», которые всецело занимали Катю помимо ее работы, свели бы Рязанцева с ума в первый же месяц. С Катей у него был прекрасный секс, до и после которого – пустота.
– Ладно, – сказал Рязанцев, – строй свои шкафы. А я съезжу.
– Ты бы лучше к врачу сходил. Голова болит?
– Она у меня уже семь лет болит. А то не болит. Мне умный телемастер как-то посоветовал: не чини того, что работает.
– Но у тебя же там…
Он не дослушал.
– Ладно. Пока. Перезвоню.
И дал отбой.
Из прихожей донеслось поскрипывание ключа в замочной скважине. Дверь распахнулась, и в квартиру ввалился хозяин, приютивший Рязанцева в час невзгод. Отчего было и не приютить собрата по перу? Жил человек одиноко, жена от него ушла. Потому что был когда-то хорошим журналистом, да подсел на стакан.
– Я думал, ты на работе, – приветствовал пришельца Рязанцев.
– Да в нашей брехаловке сдал заметку и гуляй себе! – Хозяин квартиры, шелестя истрепанным полиэтиленовым пакетом, шмыгнул на кухню. – Может, по рюмашке?
– Нет, спасибо.
– А я расслаблюсь. Продолбался с очерком – нервы на взводе... Не передумаешь?
Рязанцев отмахнулся. Он знал, что ни с каким очерком человек не долбался. Потому что в ведомственной газетенке, где он ныне состоял, отродясь никаких очерков не печатали. Просто с утра опять хотелось опохмелиться. Ну – его дело. Взрослый дядя, поздно перевоспитывать.
Хозяин вдруг явился из кухни, распространяя свежий перегар и помахивая почтовым конвертом.
– Чуть не забыл. Табе пакет!
– Не табе, а вам, – вяло подыграл Рязанцев.
– А нам-то он на хрена! – довольно гыгыкнул хозяин. И, всмотревшись в обратный адрес, удивился: – Поселок Учум Приреченского района. Даже не слыхал о таком. Как они тебя здесь нашли?
– Я туда писал и дал твой адрес.
– А-а. Бабе, наверно?
– Деду. – Рязанцева коробило качество юмора коллеги, которое все заметнее становилось обратно пропорциональным количеству выпитого.
– Ну так что? Может, все-таки это самое?..
– Давай, я с тобой посижу, чтоб не одиноко хлебать, – предложил Рязанцев, распечатывая конверт. В нем обнаружился тетрадный лист с единственным словом, выведенным синей пастой: «Жду».
3
Коля Рязанцев и Володя Павлов учились на одном факультете Удачинского университета, хоть и на разных курсах. Павлов был на два года старше. Здоровались в коридорах альма матер, но большой дружбы между ними не водилось. Рязанцев к этому времени уже вовсю публиковался в краевой молодежной газете, которая еще не переключилась с вранья про студенческие стройортряды на выдумки про сексуальных маньяков и даже печатала иногда сочинения начинающих литераторов. Рассказы и стихи принесли Рязанцеву первую известность – как он не без кокетства выражался, в масштабах ближних огородов. За Николаем утвердилась репутация юного, подающего надежды дарования.
Павлов предпочитал науку. На последнем курсе он женился и после госов остался на кафедре – ему давно прочили аспирантуру. Когда родилась дочка, молодой семье выделили отдельную комнату в общежитии. Рязанцев при встрече привычно протягивал Павлову руку, но теперь с некоторой опаской студента перед «преподом».