Флавиус в этот момент распахнул двери обратно, в каплевидную комнату с цветными витражами, и вышел из Тронного зала. Бирюк встал с каменного трона и вслед за Сильфидой двинулся к выходу. Один раз он обернулся, махнув Тане рукой – мол, всё в порядке, – и вышел за дверь. Пока позолоченные створы медленно смыкались за ними, все услышали голос Бессмертной:
– Так как твоя способность – телепортация в пространстве, на тебя ложиться одна из наиболее трудных задач – ты должен будешь много перемещаться, чтобы успеть прочитать и правильно истолковать знаки…
В этот момент двери окончательно захлопнулись, подобно громовому раскату, – и наступила тишина.
– Остальных, видимо, позовут позже – когда они поговорят с Вовой… – слегка растерянно произнесла Татьяна.
– Немного… неожиданно, да? – ни к кому в особенности не обращаясь, сказала Настасья.
– Просто блеск, – нахмурился Слава. – Бросают нас в самый, можно сказать, разгар веселья.
– Ты считаешь, что это предательство? – проникновенно спросил у него Евген.
– Нет, это просто стечение обстоятельств, – ответил за Славу Семён. – Хотя, должен признать, крайне неблагоприятное.
– Вот, собственно, и всё, – подвел некий незримый итог Антон.
Прошло приблизительно десять минут, и вслед за Бирюком между на миг распахнувшихся позолоченных дверей скрылась, окликнутая Флавиусом, Татьяна. Так как Вова обратно в зал не вернулся, никто пока не знал, о чем они говорили, и ожидающие своего разговора еще более от этого нервничали. Кто-то продолжал сидеть на мраморных тронах, кто-то – беспокойно расхаживал по комнате. По мере того, как по эту сторону двери их оставалось все меньше и меньше, становилось все страшнее и страшнее.
Малиновская боялась только одного – чтобы её не вызвали последней. Это напомнило ей школьные годы, когда они выстраивались в очередь в медицинский кабинет на прививку – тогда она всегда вставала самая первая, чтобы как можно меньше трястись и побыстрее отмучиться. Наконец, когда они остались вдвоем с Антоном, она произнесла:
– У меня такое ощущение, что меня приберегли на десерт.
Антон только хмыкнул – он тоже слишком нервничал, чтобы что-то отвечать.
Когда дверь в очередной раз распахнулась, и Флавиус позвал Антона, она лишь тихонько заскулила, не в силах вымолвить ни слова. Флавиус, услышавший её жалобный писк, чуть улыбнулся:
– Спокойно. Мы ведь не отрубаем здесь никому голову, – и снова прикрыл дверь.
Да? А почему же тогда никто обратно не возвращается? – не то в шутку, не то всерьёз подумала Малиновская.
Она некоторое время походила по залу. Присела обратно на резной трон. Снова встала. Ожидание начинало утомлять. Казалось, что каждая секунда растянулась в вечность. Вечность. Когда ты – бессмертен, и твоя жизнь – Время, текущее из ниоткуда и неизвестно куда, это слово начинает приобретать совершенно иной оттенок.
Маша медленно подошла к окну, глядя сквозь цветные призмы витражей на стремительно догорающий день. В оконном проеме тоскливо болтались остатки паутины. Похоже, беседа с Антоном несколько затягивалась. Или это только кажется так оттого, что сейчас она осталась совершенно одна, и некому разбавить её одиночество? Она снова начала бесцельно кружить по залу, прошлась мимо дверей, остановилась, а затем, постояв в нерешительности, сделала один малюсенький шажок навстречу к позолоченной створе. Маша могла бы придумать сотню разных причин, почему ей не стоит этого делать, и всё-таки врождённое любопытство неодолимо пересиливало. Нет! Нет! Это неправильно! – кричал внутренний голос, – Подслушивать – нехорошо! Но, с другой стороны, никто же её сейчас не видит! Не смотря ни на что, она сделала ещё пару шагов вперёд, и приложила ухо к двери.
Голос Сильфиды сразу зазвучал очень отчетливо, словно она стояла буквально в полуметре с той стороны дверей:
– …Умереть в ужасных муках. Я думаю, тебе пока не стоит говорить об этом остальным. Это их только напугает.
– Я не хочу никого убивать! Я не для того изучал магию, не для того согласился стать Бессмертным! – судя по плохой слышимости, Антон находился где-то в стороне.
– Я вовсе не имела в виду «убивать». Хотя ты прекрасно знаешь, что именно может произойти, и о ком я сейчас говорю. Он в любом случае попытается остановить тебя. Он уже бросил тебе вызов. Разразится война, хочешь ты этого или нет…
Малиновская отошла от двери и замерла. Рой воспаленных мыслей кружился у неё в голове, как осы в жестяной банке. Она пыталась подставить этот фрагмент разговора подо всё, услышанное ею ранее, словно собирая воедино огромный паззл, но догадок всегда оказывалось слишком много. Буквально через минуту двери распахнулись, и Флавиус поманил её за собой.
Мария вошла. Каплевидная комната была вся заполнена последними лучами заходящего солнца. Сильфида стояла спиной, смотря в окно – почти как и сама Малиновская несколько минут назад, – и произнесла:
– Мария. Последняя в очередности, но не последняя в моих мыслях. На тебя сегодня так же, как и на твоих друзей, ложится бремя великой ответственности. Надеюсь, твои плечи достаточно крепки, чтобы её выдержать, – при этих словах она повернулась к ней, слегка улыбнувшись, – но не стоит видеть в этом больше, чем есть на самом деле. Я знаю, что ты сделаешь все, что от тебя зависит – ибо ты просто не умеешь жить по-другому, – а потому я в какой-то степени спокойна за тебя. Полагаю, рядом с тобой всегда должны находиться люди, которые будут время от времени остужать твою горячую голову – тогда можно будет избежать многих бед.
– Это плохо? – неуверенно спросила Маша. – То, что у меня горячая голова?
– Нет, напротив, – ответила Сильфида, подойдя к ней вплотную и положив свои ладони ей на плечи. – Такие люди всегда храбры и благородны, и в душе их нет места для мелочности либо предательства.
Мария слышала, как позади них тихонько бродит Флавиус – звук его шагов напоминал едва уловимые шорохи ветра в речных камышах. Сильфида одной рукой тихонько приподняла Машин подбородок, чтобы их глаза, наконец, встретились, и сказала:
– Я знаю, ты – спасешься. Но, умоляю тебя, – спаси остальных! В особенной опасности находится Анастасия. Я вижу, что черные тенета рока начинают смыкаться над нею. Береги её. Если не будешь знать, что делать и как поступить – обратись к Антону, он многое знает и во многом поможет. Не будь слишком резка в словах с Татьяной – говоря ей правду, ты станешь требовать от неё слишком многого. Не отпускай от себя Владимира, я знаю, иногда он кажется странным, порой надоедливым, но это самый бесхитростный и верный человек, какого можно себе представить. Но однажды… наступит такой момент, когда рядом может не оказаться никого из них, и ты решишь, будто всё кончено. Тогда следуй лишь зову собственного сердца, и оно приведёт тебя к новому началу. А теперь нам пора проститься.
Маша заплакала и крепко обняла Сильфиду. Ей не хотелось её отпускать. Потом она также обняла Флавиуса, и, почти распрощавшись с ними и собираясь уходить, Сильфида вдруг сказала ей напоследок, будто решившись:
– Чувствую я, что сегодня мы прощаемся с тобой навсегда. Лишь на краткий миг перед смертью я смогу почувствовать вкус твоих слёз.
– Но ведь это ужасно! – воскликнула Маша, остолбенев. – То, что ты говоришь!
Сильфида бросила на неё последний, быстрый взгляд, и произнесла:
– В своей жизни я видела многие ужасные вещи. Ты увидишь ужаснее.
Глава 14. Долгожданная вечеринка
Пусто, неуютно и холодно стало в Нифльхейме с тех пор, как ушли отсюда Флавиус и Сильфида. И хотя солнце над Долиной Рубиновых Рябин светило по-прежнему ярко, казалось, будто лучи его утратили силу и декабрь, давно правивший бал в мире смертных, дотянулся даже сюда, навевая печаль своими стылыми ветрами, как пальцами слепо шарящей руки.
Время вплотную приближалось к Новому году – до него оставалось не более полутора недель, и в Авалоне сейчас ощущался явный разброд. Новогодняя Москва, изукрашенная рождественскими гирляндами вдоль и поперек, тонущая в белом снегу – настоящая русская зима – напоминала собой один сплошной праздник, что, разумеется, совершенно не настраивало на серьезный лад. Головы были забиты подарками и праздничной суетой.