Малиновская посмотрела на него так, словно уже мысленно расчленила Вову на куски, и процедила:
– Чтоб тебя горгулья сожрала!
Ответом ей был дружный хохот всех, сидящих за столом.
* * *
Повесив жёлтый дутый пуховик на древесный сучок и размотав в несколько слоев закутанную в шарф шею, Мария не спеша пошла по Дороге, углубляясь в Кленовый лес. Теперь уже было совсем не страшно – в последнее время она часто так гуляла, иногда беря с собой в компанию Настасью, но чаще – одна. Бывало, Маша, никому ничего не говоря и забив на институт, приходила сюда рано утром в будни – вот как сейчас – чтобы, очутившись под куполом из ветвей и листьев, побыть наедине со своими мыслями. Малиновская не боялась заблудиться, потому что теперь, когда она понимала птичий язык, добрые пташки всегда могли указать ей правильную дорогу назад, к Порталу. Кроме того, её сопровождала Пончик, а уж с таким провожатым чего-либо бояться было попросту глупо и безосновательно.
Вдвоем с медведицей они, не уставая, бродили там и сям, играли среди шелковой травы на солнечных опушках, отдыхали под широкими, словно пляжные зонты, сплетениями ветвей, или просто исследовали холмы и овраги, где росло великое множество интересных, нигде более не встречающихся растений и обитало целое царство странных, неведомых животных.
В своих путешествиях Малиновская довольно часто натыкалась на друмлинов, – и одна, и вместе с медведицей, – но максимум, на что те были способны – это угрожающе рычать и скалить зубы, прежде чем снова раствориться среди теней густого подлеска. Маша отчего-то уже перестала их бояться: то ли потому, что постепенно привыкла к их внезапным появлениям из ниоткуда, то ли потому, что друмлины ни разу не пытались напасть всерьёз. И хотя в последнее время встречи с ними заметно участились – Маша не знала, с чем это связано – но магический свет явно вселял в этих существ неподдельный ужас, заставляя их поскорее убраться восвояси.
Сегодня Пончик отчего-то задерживалась, и Маша начала свою прогулку без неё. Решительно свернув с Дороги, она выбралась на какую-то едва заметную стежку, украдкой петлявшую среди зарослей и камней. Пройдя несколько прогалин и полян с чудной, примятой во все стороны травой, словно здесь бродил и топтался кто-то огромный и неповоротливый, она смело зашагала в самую чащу леса.
Настроение было не хорошее и не плохое – просто какое-то странное чувство витало в голове, и не хотелось никого ни видеть, ни слышать. Хотелось побыть одной. Со своими переживаниями и думами, когда никто не тревожит, и между тобою и небом над головой – только бесконечное покрывало зеленой, вечно волнующейся и трепетливо беспокоящейся листвы. Возможно, что медведица почувствовала Машино настроение и предпочла не показываться. «Уверена, Понча на меня не обидится» – подумала Маша и чуть улыбнулась самой себе.
В своих долгих прогулках по зеленым чащобам Мария познакомилась и подружилась со многими волшебными деревьями, подобными Старому Клёну. Она подолгу беседовала с ними, слушая их удивительные и всегда такие странные рассказы о жизни, о сути бытия, об окружающей реальности, которые очень сложно было понять (и принять) двуногим существам. Она теперь знала очень многих зверей и птиц, обитавших здесь, и нигде не чувствовала себя настолько спокойно и защищенно, как в этом удивительном месте.
Пройдя уже достаточно далеко по множество раз петлявшей тропинке, Малиновская раздвинула перед собой низко нависающие ветви и оказалась на небольшой прогалине, по которой в некотором беспорядке были разбросаны поваленные стволы. Деревья упали уже довольно давно – наверное, от какого-нибудь старого урагана – потому что часть из них медленно начинала превращаться в мокрую труху.
Выбрав себе место посуше, она села на траву, облокотившись усталой спиной о шершавую, но такую теплую поверхность огромного древесного ствола, и прикрыла глаза. Тут же Марию окутало со всех сторон лесное безмолвие и тишина. Лишенная возможности наблюдать, её слух резко обострился, и она начала слышать то, чего никогда нельзя уловить просто так, когда идёшь по лесу: шепот листьев, играющих с ласковым ветром, и потрескивание мелких веточек, ломающихся под ногами бродящих вокруг животных, и вечные вздохи земли. Нет ни страха, ни беспокойства. Никто её не тронет. У каждого живого существа в этом лесу свои дела, и им нет абсолютно никаких забот до приютившегося под деревом человека.
Какое блаженство! Ни тебе грохота машин, ни громкой музыки за стенкой у беспокойных соседей, ни лая собак, ни детского плача, ни перебранок вечно чем-то недовольных старушек. Только абсолютная, совершенная, звенящая тишина. Все великие вещи на этой Земле совершаются в тишине. Потому что в ней нет лжи…
Мария успокоилась, опустив руки и запустив пальцы в мягкую подушку древесного мха. Сердце стало биться неторопливо и ровно. Погрузившись в сокровенные глубины своего разума, она раскладывала в голове по полочкам собственные мысли, наводя в них порядок и извлекая на поверхность то, над чем сейчас можно было подумать, не опасаясь, что тебя кто-нибудь потревожит. Очень увлекательное занятие. Как же всё-таки хорошо, что ей была дарована магия Растений – отныне она не только ощущала себя частью природы, но и сама стала этой Природой.
* * *
Когда весь февраль бушевали метели и стояли лютые морозы, все только и делали, что постоянно жаловались на погоду и ныли о том, как же они хотят тепла. Однако когда в первой декаде марта температура неожиданно поднялась до плюс десяти и огромные сугробы, тая с неимоверной скоростью, превратили все городские улицы и площади Москвы в один сплошной грязно-серый бульон с кусочками льда, люди снова жаловались – теперь уже на обилие талой воды. Люди вообще всегда и всем недовольны: то им не по нраву слишком холодная зима, то чересчур рано наступившая весна.
Конечно, с климатом явно творилось что-то странное, и хотя март по праву считался первым весенним месяцем, всё-таки такая наступившая оттепель была явно ближе середине апреля, нежели хмурым мартовским дням. Передвигаться по городу стало неимоверно трудно – снежные горы уменьшились уже ровно вполовину, и растаявшему ледяному насту попросту некуда было деваться: все тропинки во двориках были переполнены мутной водой, чем-то напоминая при этом венецианские каналы.
Антон задумчиво стоял у окна, наблюдая, как соседская машина, буксуя, безнадежно завязла в хаосе весенней снежной каши. Тут раздался звонок в дверь, и он пошел открывать.
– Привет, – на пороге стояла Настасья. – Можно войти?
– Да, конечно, – Антон посторонился, пропуская подругу в прихожую. – Что-то случилось? – он был немного удивлён – всё-таки не так уж и часто Настя заходила к нему в гости.
– Нет-нет, – заулыбалась она. – Честно говоря, я просто хотела тебя кое о чём попросить…
Она натолкнулась на вопросительный взгляд Антона и продолжила:
– Просто мне на почту посылка пришла. От папы. Ну, к празднику.
– Восьмое марта вроде как вчера было, разве нет? – начал вспоминать Антон, с сомнением разглядывая настенный календарь.
– Да уж, наша служба доставки никогда не отличалась пунктуальностью, – хихикнула Настя. – Короче говоря, когда папа звонил, он предупредил, что посылка довольно тяжелая, и я… ты… Ты не мог бы меня довезти на своей машине до почты и обратно? – она вдруг сильно засмущалась. – Это недалеко, на соседней улице.
– Да, разумеется, – сразу согласился Антон. – Мы прямо сейчас поедем? Или, если хочешь, можем чаю попить… с тортом. У меня где-то был кусок торта, я ещё не весь его доел, честное слово!
– Нет, не надо, спасибо, – на Настиных щеках вдруг вспыхнул румянец. – Лучше сразу пойдём.
– Хорошо. Как скажешь, – покладисто кивнул Антон. – Сейчас, я только переоденусь, – и он убежал в комнату.
Настасья терпеливо ожидала в прихожей, с интересом рассматривая чудной рисунок на обоях, разные баночки на полке в коридоре, пару брошенных как попало ботинок, и слушала, как Антон из-за двери жалуется на то, что не может найти свой второй носок…