Марии тем временем убирали с лица ожоги. Дварфы прикладывали к коже самые разнообразные примочки и пропитанные успокаивающими травяными отварами бинты, но так как ранение было магическим, оно очень плохо поддавалось лечению. К вечеру уходящего дня, когда Маше в любом случае нужно было вместе с друзьями возвращаться домой, кожа всё-таки приняла более-менее сносный вид и уже не казалась такой красной и воспалённой. Правда, лицо выглядело заметно отекшим — такой уж получился побочный эффект от лечения.
Возвращаться в обычный мир было очень странно и непривычно. Все, о чем не успели распорядиться, оставили на усмотрение Алексиса — в отсутствии Авалона руководить восстановительными работами должен был он. Друзьям понадобится долгий отдых, но, тем не менее, они собирались вернуться в Нифльхейм как можно скорее — как только восстановят собственные силы. Уже пройдя через Портал (который им удалось отыскать с большим трудом), Малиновской всё ещё казалось, что на неё из кустов вот-вот выскочит клыкастый друмлин или набросится какая-нибудь сумасшедшая горгулья. Только увидев вдали такие родные и знакомые огни московских окон, от сердца немного отлегло.
Когда друзья разбрелись-таки по своим квартирам, всем, кто жил с родителями, естественно, влетело по первое число. Ещё на подходе к дому Машин телефон ожил, а потом она получила пугающее смс: «Абонент «Мама» звонил вам 38 раз». Конечно, ведь она обещала ей, что вернётся вечером следующего дня! Теперь неизвестно, чего бояться больше — пережитого или того, что ей только предстоит пережить.
Ольга Александровна то кричала, то плакала, потом снова кричала и снова плакала. Маше в тот вечер пришлось выслушать очень многое в свой адрес, но общий смысл был таков: дочь загуляла, испортилась и совсем отбилась от рук. Она недисциплинированная и безответственная. У Малиновской в ушах ещё долго стояли мамины вопли: «Вот был бы жив отец, он бы тебе такого не позволил!». Когда мама, в довершение ко всему, разглядела её опухшее и отекшее лицо, она твердо уверовала в то, что её дочь явно злоупотребляет спиртным в непозволительных количествах, если ничем похуже. К счастью, она и в страшном сне не могла предположить, каким было лицо её любимого ребёнка всего пару дней назад!
На этом, вроде бы, можно было и закончить нудные профилактические беседы, но Маша, жутко уставшая, опустошенная и утомленная бесконечными допросами на тему «где ты была всё это время?», с дуру брякнула: «Спасала мир!», отчего Ольга Александровна окончательно рассвирепела и запретила дочери на целую неделю покидать дом, за исключением поездок в институт.
— Я лично позвоню твоему декану и спрошу, так ли уж хорошо ты закрыла прошедшую сессию, как мне рассказывала! — слышался с кухни мамин голос ещё и час спустя. — Теперь я сильно в этом сомневаюсь!
Марии было абсолютно всё равно. В самой глубине души она была даже немного рада запрету покидать родной дом: после всего пережитого не хотелось ни гулять, ни общаться, а уж такие мелочи, как пропущенные пары и несданные зачёты казались просто-напросто не стоящей внимания ерундой.
Малиновская сидела у окна в своей комнате, крепко сжимая в руках кружку горячего чая, и думала, думала, думала… Она могла быть загрызенной огромным друмлином; могла погибнуть от лап ужасных горгулий; её мог проткнуть любой из мертвецов своей острой пикой, застелить из арбалета или бог знает что ещё; в конце концов (об этом даже страшно было вспоминать) Маша чуть не сгорела заживо от рук своего собственного бывшего друга! Так неужели же теперь она будет волноваться из-за всяких мелочей? О чем вообще можно переживать в мире, где у тебя есть еда, теплая и сухая постель, надежная крыша над головой, а твоей жизни ничто не угрожает? Какой же всё-таки я была глупой…
Маша прислонилась лбом к холодному стеклу, и, усмехнувшись самой себе, тихо смотрела, как кружат за окном маленькие снежинки, падая и пропадая в полузамерзших мутноватых лужах…
На календаре стояло двадцать шестое марта. С момента битвы пролетело чуть менее двух недель, и в наступивший пятничный вечер Авалон — впервые полным составом после всего приключившегося — собрался у Антона дома, чтобы обсудить всё то, что произошло, а также то, чему только предстоит случиться.
Какие бы потрясения ни происходили вокруг, в его маленькой и уютной квартире на шестом этаже всё оставалось по-прежнему: чистота и идеальный порядок. Для самого Антона это было некоей приятной особенностью — знать, что где-то в мире имеется место, где ничто не может и не должно измениться. Каждая вещь всегда находится на специально отведённом для неё пространстве. Например, старые книги, которые стояли на навесных полках ровно и аккуратно, будто солдаты в строю.