— Ты уверен, что твой план сработает?
— Теоретически, да.
— Что значит — теоретически?
— Если разлетевшиеся от взрыва камни и осколки не снесут тебе голову, если тебя не отбросит на сотню миль, если пришельцы не подстрелят меня до того, как я доберусь до тебя, если я смогу прорваться сквозь метеоритное облако, если ничего не случится с системами жизнеобеспечения твоего скафандра, тогда у нас отличные шансы остаться в живых.
— Твой пассаж об отличных шансах я нахожу излишне оптимистичным, — мрачно заметила Золушка.
— В такой ситуации лучше быть оптимистом, чем пессимистом. Приступай. Один из них снова стреляет в меня.
— Не хотелось бы мне рассчитывать на компьютере вероятность нашего выживания.
— Вот и повод для того, чтобы ты отблагодарила меня за свое спасение.
— Если мы выберемся отсюда целыми и невредимыми, я отблагодарю тебя так, что мало не покажется, — пообещала Золушка.
— Я на это рассчитываю, — ответил Никодемий Мейфлауэр.
МОГИЛЬЩИК ГЕЙНС И ЧУЖИЕ
Планета Генрих VIII не представляла для людей ни малейшего интереса. Атмосфера из аммиака, температура — почти минус сто по Цельсию. Сила тяжести — на семнадцать процентов выше стандартной галактической. День длился 1273 часа, ночь — столько же. К достоинствам можно было отнести только небо, освещенное шестью Свадебными Кольцами, сверкающими отраженным светом далекого солнца.
«Почему только кому-то пришла в голову мысль окопаться здесь? — гадал Могильщик Гейнс, бредя по скалистой равнине. — Особенно тем, кто изгнал из звездной системы Флот».
Лично он не мог найти ни одного аргумента в пользу Генриха VIII.
Однако знал, что завсегдатаи «Аванпоста», мужчины и женщины, наводят порядок на остальных Генрихах (за исключением Первого, поверхность которого представляла собой океан расплавленного металла, и нескольких лун, на которых не высаживались пришельцы), и, поскольку на Генрихе VIII датчики его корабля обнаружили небольшое вражеское поселение, а он сам привык выслеживать киллеров на планетах с самыми разными атмосферами и различной гравитацией, Могильщик решил самолично разобраться с этими пришельцами.
Видимость едва отличалась от нулевой, но датчики подсказывали, что до лагеря пришельцев полмили, а до их корабля и того меньше. Ориентирование по приборам вполне устраивало Гейнса: пусть он не видел пришельцев, но и они не могли его видеть.
Он нашел их корабль, расплавил стартовый блок, уничтожил систему жизнеобеспечения, двинулся к лагерю. Подошел на двести ярдов и уже различал силуэты двенадцати Куполов, в которых находились пришельцы. В молодости он бы ворвался в лагерь, стреляя с двух рук, с тем чтобы лицом к лицу схватиться с врагами. Но за долгие годы повидал смерть во всех ее проявлениях и знал, к чему приводит ненужный героизм. Могильщик Гейнс давно уже решил для себя, что ему нравится жизнь, и расстаться с ней намеревался лишь в самом крайнем случае. Поэтому с давних пор заботился прежде всего о собственной безопасности, что, как ни странно, приводило все к новым и новым успехам в карьере охотника за головами. В итоге он обеспечил себе безбедную старость и отошел от дел.
Вот почему он снял с плеча лазерную винтовку, улегся на землю, положил винтовку на камень, прицелился и выстрелил.
Ничего не изменилось, то есть луч не задел ни один из Куполов. Гейнс пожал плечами. Не попасть с двухсот ярдов, когда враги даже не знали, что по ним стреляют, куда лучше, чем промахнуться с десяти ярдов, нарвавшись на ответный огонь.
Он прицелился вновь и нажал на спусковой крючок. На этот раз Купол развалился, и из него выскочили четверо пришельцев, чтобы тут же схватиться за грудь, аммиак — не кислород, и умереть.
Он словно стрелял по мишеням в тире. Прежде чем первый из пришельцев надел скафандр и начал стрелять, он уже уничтожил десять Куполов из двенадцати. Потом сменил позицию, переместившись на пятьдесят футов, и разделался с одиннадцатым. Снова сменил позицию и собирался покончить с двенадцатым, когда в наушниках услышал голос: «Это ты, Гейнс?»
Ему не хотелось, чтобы его засекли по радиосигналу, поэтому он промолчал.
— Мы остались вдвоем, — продолжил голос. — Можешь и ответить, Гейнс. Я знаю, что это ты.
Могильщик молчал.
— Давай, — не унимался голос. — Если уж мне суждено умереть, я хочу знать, кто меня убил.
Гейнс переместился на двадцать ярдов левее.
— Мы остались вдвоем. Остальные мертвы.
— С чего ты вдруг решил, что я — Гейнс? — наконец спросил Могильщик.
— Я знаю, что ты обретался в «Аванпосте», — ответил пришелец. — И я знаком с твоими методами.
— Откуда?
— Я — тот, кого люди называют Серая Саламандра.
— Я же отвез тебя на Барракуду IV, — удивился Гейнс. — Вроде бы тебе дали пожизненный срок.
— Дали.
— Тогда как ты здесь оказался?
— Сбежал.
— И сколько убил охранников?
— Достаточно.
Гейнс опять сменил позицию, на случай, если Саламандра найдет его по радиосигналу.
— На этот раз мне придется тебя убить.
— Но почему? Ты же уже не охотник за головами.
— Идет война, помнишь?
— Я ни с кем не воюю, — ответил Саламандра.
— А что ты тут делаешь?
— Мне нравится убивать.
— Всех, кого мог, ты уже убил, — заявил Гейнс. — Только один из нас покинет планету, и, будь уверен, не ты.
— Смелые слова для человека, у которого большая часть жизни позади, Могильщик Гейнс. Я-то во цвете сил и в отличие от тебя хорошо здесь ориентируюсь.
Гейнс разнес в клочья последний Купол и тут же отбежал на тридцать ярдов, так что пульсовик Саламандры ударил по пустому месту.
А потом направился к своему кораблю, перемещаясь зигзагом, стараясь не проходить по прямой больше десяти ярдов. Саламандра что-то говорил ему, он отвечал, но думал только о том, как вернуться к кораблю целым и невредимым.
Наконец где-то через полчаса увидел корабль. Осторожно приблизился, на случай, если Саламандра добрался до корабля первым и поджидает его. Впрочем, в это верилось с трудом. Если бы инопланетянин нашел корабль, он бы не преминул похвалиться.