— Паркер занимается подготовкой операции, — сказал он. — Я не знаю, где он находится, потому что это не имеет никакого значения. Когда у него все свяжется, он сообщит мне и через несколько дней мы приступим к делу.
— Почему Паркер избавился от нашей слежки?
— Нет, нет, все наоборот. Вы хотите узнать, почему ваши люди потеряли Паркера.
— Паркер намеренно ушел от них.
— Ну, может, ради шутки, так же, как я сегодня. Я стряхнул двоих и мог спокойно избавиться от третьего тоже.
Третьим был один из двух фэбээровцев, стоящих теперь у двери. Он прокашлялся и проворчал:
— Ты слишком самоуверен.
Грофилд улыбнулся Хопалонгу Кэссиди:
— Поспорим? Выставляйте столько людей, сколько сочтете нужным, и засекайте: через час я уже избавлюсь от них. Ну что, пари, ради интереса?
Хопалонг покачал головой.
— Не понимаю я вас, — сказал он. — Пока не вижу в ваших поступках никакого смысла.
Вы суетитесь, что-то делаете, но в итоге ничего не происходит.
— Мы все подданные Красной Королевы, — театрально произнес Грофилд, зная, что его реплика не найдет благодарного слушателя и только сотрясет воздух, но не переживал по этому поводу.
Хопалонг подпер рукой голову так, будто устал от комедианта, испытывая к нему неприязнь: он ему совершенно неинтересен.
— Иди, — тяжело вздохнул чин, — иди и занимайся своими делами.
— Благослови вас Господь! — Грофилд, улыбаясь, поднялся и махнул фэбээровцам, охраняющим дверь. — Пошли, ребята. У нас еще есть кое-какие дела в квартире у дамы.
Глава 2
Барон Вольфганг Фридрих Кастельберн фон Альштайн лежал на спине на сером ковре и тянул вверх перпендикулярно полу правую ногу. Затем он опустил ее и поднял левую, Потом снова пошла правая, а за ней левая. Напротив него в красном викторианском кресле неподвижно сидел Штойбер, держа в одной руке секундомер, а в другой — книгу с описанием упражнений. Он считал вслух, в то время как Барон — сейчас он называл себя Вольфганг Барон — задирал ноги, и, когда тот досчитал до тридцати. Барон перевернулся на живот и начал отжиматься. Штойбер посмотрел на часы. — Сорок пять секунд, — сказал он. Барон промычал что-то и продолжал делать упражнения.
Ему уже исполнилось пятьдесят семь лет, но никто не давал больше сорока. Он всегда следил за собой и находился в хорошей физической форме. Сейчас, во время тренировки, одетый в белую майку и черные купальные шорты, Барон выглядел как образец здоровья, как человек, у которого впереди, во всяком случае, еще тридцать — сорок лет полноценной жизни.
Он родился в Киле, в Германии, перед Первой мировой войной. Его отец, четвертый барон — в то время майор германской армии — так же, как его отец и дед, был кадровым офицером. К концу войны он получил генерала, а через несколько месяцев стал штатским. Разочарованный тем, что обществу, казалось, стали не нужны его варварские искусства, он умер в тысяча девятьсот двадцатом году в своей постели, и Вольфганг унаследовал его титул, его старую форму в виде мундира и его долги.
Барон рос в Германии хаоса. По молодости лет ему не довелось служить во «фрайкорпс», сражавшихся в необъявленной войне на польской границе начала двадцатых, но, когда ему стукнуло восемнадцать и он окончил гимназию, юный фон Альштайн оказался в гуще национал-социализма — нового движения, которое уже называлось сленговым словом «наци». В то время он жил в Данциге вместе с дядей по матери и каждое воскресенье слонялся в городском парке, где, обрядившись в коричневую униформу, распевал марши и слушал Ораторов.
СА считалось достойным местом для молодого человека в конце двадцатых. Товарищеские отношения, веселые вечеринки, пение и шествия, разъезды по стране, иногда хорошая драка с польской или какой-нибудь другой политической группировкой. Барон чувствовал себя комфортно в СА, а СА гордилось его пребыванием в рядах организации. К тому же его наследственные связи с армией могли весьма пригодиться в будущем. Тогда армия еще не находилась в сфере влияния нацистов.
После гитлеровского путча и капитуляции армии Барону предложили оставить СА и перейти в армию, но он, тогда еще полный юношеских, иллюзий, предпочел оставаться с теми, кого хорошо знал. Только после убийства Рема и почти полного распада СА Барон покинул организацию, но и то ушел не в армию, а в СС. Армия убила его отца, сначала став для него всем, а затем бросив на произвол судьбы. Он не даст ей и шанса проделать такую же штуку с сыном.
Начавшаяся война быстро заставила Барона повзрослеть, и он выяснил о себе нечто такое, о чем раньше даже не подозревал. Ему было почти тридцать, но он все еще вел себя как школьник на каникулах, пока не столкнулся с войной.