— Возможно, они с господином Суинтоном выбирали по-настоящему интересные постановки, — заметила Эдит.
— Признаюсь, что здесь инициатором был я, а не Седрик, — улыбнулся Фрэнк. — Мне нравится смотреть на хорошую игру актеров, кроме того, я люблю музыкальные представления.
— И я тоже, — подхватила Эдит. — Мы с Хельгой часто ходим в театр, не так ли?
— Надеюсь, вы когда-нибудь позволите мне сопровождать вас, — заявил Фрэнк.
Казалось, предложение Фрэнка заставило Эдит позабыть о Седрике, и она, вновь превратившись в робкую скромницу, едва слышно пробормотала:
— Благодарю вас.
Воцарилось молчание.
— Не хотели бы вы взглянуть на комнаты Седрика? — нарушила тишину Хельга. — Там все осталось так, как было при его жизни — книги, картины, его личные вещи.
— Спасибо, — сказал Фрэнк, — с удовольствием.
Все трое медленно поднялись на второй этаж и прошли в комнаты Седрика, окна которых выходили в сад.
Фрэнк придал своему лицу почтительное выражение, с которым обычно люди входят в церковь. Глаза Эдит вновь наполнились слезами. Она в первый раз после смерти Седрика вошла в его комнату: Хельга и раньше предлагала ей взглянуть на то, что когда-то принадлежало брату, коснуться его вещей, полагая, что таким образом девушке будет легче справиться с отчаянием, овладевшим ее душой после смерти брата. Но Эдит упорно отказывалась. Она не могла спокойно говорить о Седрике даже с Хельгой — человеком, которого очень любила, — так как знала, что та никогда не испытывала к несчастному особой привязанности.
И вот сейчас, когда Эдит оказалась в комнатах Седрика вместе с Фрэнком, на нее волной нахлынули воспоминания. Касаясь книг в пурпурных переплетах и разглядывая картины, украшавшие отделанные панелями стены, она чувствовала, что тяжесть, лежавшая на сердце, постепенно исчезает. Эдит плакала, но уже без раздирающей душу горечи.
Седрик мертв, она больше никогда его не увидит, но она неодинока в своей тоске — на свете существует еще один человек, который тоже любил его. Ведь всем, кроме нее, несчастный был безразличен — и отцу, и Хельге. Никто из его друзей не вспомнил о нем. Отец получил множество соболезнующих посланий, продиктованных обычной вежливостью или политическим расчетом. И только несколько из них были от приятелей Седрика.
Несмотря на свою робость, Эдит внезапно захотелось взять Фрэнка за руку и вместе с ним войти в мир, который не принял ее брата, но она не отважилась на это и продолжала стоять посередине комнаты, в то время как Хельга рассказывала Фрэнку о жизни Седрика.
Все предметы, которые когда-то любил и ценил юноша, оставались на своих местах, за исключением попугайчиков, которых перенесли на кухню (там за ними ухаживала кухарка), и обезьянки, которую отдали в зоопарк, где она и умерла через три месяца, так и не привыкнув к незнакомой обстановке.
— Кики умерла, — неожиданно произнесла Эдит.
— Кики? — переспросил Фрэнк.
— Обезьянка Седрика, — объяснила Хельга. — Она всегда была с ним. Сэр Альфред отдал ее в зоопарк. Думаю, она умерла от тоски.
— Она умерла от разбитого сердца, — проговорила Эдит. — Надо было оставить ее здесь.
В словах Эдит слышался укор.
«Она обижена тем, — догадалась Хельга, — что мы с сэром Альфредом не посоветовались с ней, когда решалась судьба животного».
— Твой отец решил, что так будет лучше, — неуверенно сказала она.
Эдит сердито взглянула на Хельгу.
Почувствовав, что атмосфера накалилась, Фрэнк негромко проговорил:
— Думаю, что так лучше для бедной зверюшки: ведь никто не смог бы занять место хозяина в ее сердце.
Эдит улыбнулась ему сквозь слезы.
— Вы все понимаете, — прошептала она.
Когда они спустились на первый этаж, Фрэнк указал на массивные двери красного дерева, которые вели в бальный зал.
— Какая красота! — воскликнул он. — Уверен, за ними располагаются приемные покои.
Хельга ответила «да» и собралась идти дальше, но Эдит распахнула двери.
— Двадцать пятого числа здесь состоится мой первый бал, — объявила она. — Вы придете, не так ли, господин Суинтон?
— Сочту за честь, — поклонился Фрэнк.
— Хельга отправит вам приглашение, хорошо, Хельга? — возбужденно проговорила Эдит.
В ответе Хельги не прозвучало особого энтузиазма. По какой-то необъяснимой причине ей стало не по себе: она чувствовала странное недоверие к Фрэнку.
— О, я вижу, вы как раз пишете приглашения, — воскликнул Фрэнк, когда они прошли в библиотеку. — Могу я получить свое? Я еще не знаю, где буду жить в Лондоне, поэтому приглашение вряд ли найдет меня, если вы отправите его по почте.