— В лесах этого замка, — я поднял палец, — Маг из Магов Дамир уничтожил свирепого дракона, о чём свидетелем битвы, бароном Химециусом, была выдана специальная Грамота. За этими стенами сотни людей скрывались от недругов и от Мора. Этот замок наводил ужас на врагов, вселяя в сердца друзей трепет надежды; этот замок…
— Мы сторговались бы, — задумчиво сказал купец, поглаживая бороду так осторожно, будто она могла отвалиться.
Я осёкся. Какой позор — потомку Мага из Магов расхваливать родовой замок, как товар на торгу…
А что происходит сейчас, как не торг?!
— Надеюсь, — купец пожевал губами, — что вышеназванная Грамота и прочие документы… С ними можно ознакомиться?
У меня свело скулы. Сдержав себя, я принёс реликвию и даже позволил купцу взять её в руки; впрочем, когда потянулся оценщик, я безо всякого почтения его одёрнул.
У купца был намётанный глаз. Ему приходилось иметь дело с документами — настоящими и фальшивыми; с содроганием в сердце я смотрел, как чужой человек изучает реликвию моей семьи на предмет подлинности…
— Маг из Магов Дамир… — Купец пожевал губами. — Гм… Я заплатил бы.
Его спутники воззрились на него удивлённо и радостно.
— Я заплатил бы, если бы вы чуть уступили… — Названная купцом сумма была меньше той, что желал получить Черно Да Скоро, но ненамного. Оценщик хмыкнул — купец явно предлагал лишнее за приглянувшийся товар. А я думал, что все купцы скупердяи…
Будь честен перед собой, желчно сказал мне здравый смысл. Если бы ты не собирался продавать замок — зачем было тащить сюда эту троицу? Зачем вся эта унизительная процедура — чтобы в конце концов впасть в истерику и отказаться от спасительных денег? Не честь продаёшь — всего лишь старое строение… И не ради каприза, а спасая собственную жизнь..
Будто опровергая доводы здравого смысла, сердце моё болезненно сжалось.
— Он ещё колеблется, — проворчал торговец недвижимостью, но за ворчанием скрывалась радость — процент от сделки выходил немалый.
— По рукам? — спросил купец, видя, что я готов согласиться.
Я поднял глаза — Маг из Магов Дамир глядел на меня с портрета. Ни осуждения, ни возмущения, ни сколько-нибудь сильного чувства не было в этом взгляде; я впервые подумал, что художник был, наверное, бездарен.
— По рукам? — повторил купец.
Я набрал в грудь воздуха:
— По ру…
Пламя в камине взметнулась. Столбом вытянулось в трубу, тут же распласталось, норовя вытечь из-под каминной решётки, холодный ветер прошёлся по без того сырому залу, и за спинами у нас явственно послышался стон.
Купец, оценщик и торговец недвижимостью в ужасе завертели головами; я сидел неподвижно, потому что то, что увидел я, им только предстояло увидеть мгновением позднее.
Под высоким окном, забранным решёткой, стоял, сгорбившись, невысокий щуплый человек лет пятидесяти. Никто, даже будучи незнакомым с природой призраков, не отнёс бы пришельца к миру живых. Человек под окном был чем-то сильно огорчён; горящие глаза его, глаза призрака, казались тем не менее беспомощными и близорукими.
— А-а-а?!
Купец, оценщик и торговец жались друг к другу. Привидение последний раз взглянуло мне в глаза, махнуло рукой, будто говоря «а, не всё ли равно», прихрамывая, удалилось в дальний угол зала и там растаяло в воздухе.
Я мельком подумал, что у призрачного Судьи были совершенно другие повадки.
Прошло несколько минут в гробовой тишине, после чего купец сказал «уф», торговец громко высморкался, а оценщик пожал плечами:
— Видите ли, дорогой господин Рекотарс… Не стоило скрывать от нас наличие в замке призраков.
— Я не скрывал, — огрызнулся я внезапно осипшим голосом.
— Вы хотите сказать, что видите его впервые? — желчно поинтересовался торговец недвижимостью.
— Вот именно, — буркнул я уже раздражённо.
— Наличие призрака сильно влияет на стоимость, — задумчиво пробормотал оценщик. — В одних случаях сбивает цену, в других, наоборот, прибавляет покупке веса… Как вы думаете? — обернулся он к купцу.
Купец сидел белый как мел. Щёки его, ещё недавно круглые и тугие, теперь обвисли пустыми мешками.
— А это мысль, — оживился торговец. — Если вы уж решились платить за замок завышенную цену… Видите ли, отнюдь не в каждом замке имеется призрак, и вам, можно сказать…
— Я не буду его покупать, — сказал купец глухо. Оценщик и торговец переглянулись.
— Видите ли, — мягко начал оценщик, — купить замок отдельно от призрака по нынешним временам не представляется…
— Я не буду его покупать! — Купец встал. — Я вообще не буду покупать этот замок!
Послышалось ли мне злорадное хихиканье в камине?
Гости удалились — впереди решительный купец, за ним, как полы мантии, оценщик и торговец; я ещё посидел в тёмном зале, потом спустился в подвал и мертвецки напился. До икоты.
Комедианты спешили. Размалёванные повозки сумели проделать неблизкий путь; другое дело, что скрыться, затеряться среди хуторов комедиантам никак невозможно. Всё равно что свечке прятаться среди тёмной ночи — все, видевшие повозки хоть раз, уверенно указывали путь их продвижения. Маленький отряд, предводительствуемый Эгертом Соллем, не отдыхал.
Комедиантов настигли под вечер; повозки тянулись в гору, заходящее солнце золотило их подрагивающие бока. Испуганные люди обернулись навстречу налетевшему, как возмездие, отряду; предводитель труппы был грубо схвачен за воротник и притянут к оскаленному лицу Солля:
— Где?!
Спутники полковника уже перетряхивали повозки и заглядывали в лица перепуганным женщинам.
Предводитель труппы облизнул пересохшие губы:
— Кого… изволите… искать?
Ошибки быть не могло — именно эта труппа с её двумя повозками две недели без малого гостила в «Храбром шмеле». Именно этот круглолицый, внешне безобидный актёришка сманил за собой дурочку Алану.
Эгерт обернулся к спутникам:
— Ну?!
Стражники растерянно разводили руками. Девчонки не было ни в одной из повозок, и среди пеших путников её не было тоже.
— Где она? — бросил Солль в лицо перепуганному предводителю.
— Она ушла, — плаксиво сказала полная женщина с выразительными, как у печальной лани, глазами. — Благородный господин, помилуйте, сама ведь привязалась, нет сил… Мы её сперва гнали — так она упёрлась, как репей прицепилась, Небо свидетель, а потом, в Гнилищах, ей наскучило, мы уже не пускали, одной девчонке-то бродить… незачем… так разве удержишь, норовистая, что твоя лошадь, благородный господин, в чём мы провинились-то, ежели вы её ищете, так в Гнилищах ищите… удрала…
Селение Гнилищи осталось далеко позади, на расстоянии дня безостановочного пути. Солль огляделся — актёры переминались с ноги на ногу, все как один растерянные и перепуганные.
Солль с трудом подавил в себе недостойное желание хлестануть кого-нибудь кнутом. Без единого слова развернул лошадь и поскакал назад.
И потому не видел взгляда, которым обменялись комедианты за его спиной.
Часы пробили девять, когда трактир стремительно начал пустеть. Добрые поселяне, ещё мгновение назад степенно беседовавшие за столь же доброй выпивкой, внезапно обрели способность говорить без слов: из угла в угол заметались красноречивые взгляды, и разговоры стихли один за другим. На столах оставались недопитые кружки; староста, увлечённый, всё ещё рассказывал, но проходящий мимо парень тронул его за плечо и указал глазами куда-то мне за спину. Староста проследил за его взглядом — и фонтан его красноречия иссяк.
— Прощеньица прошу… Запамятовал… дельце одно… здоровья и процветания господину Ретанаару, со смирением — прощайте…
Трактир к этому времени напоминал оставленную беженцами деревню: всё вверх дном и ни живой души в округе. Староста поспешно проковылял к двери — тогда я наконец-то сподобился повернуть тяжёлую, будто окованную железом голову.
В углу за моей спиной сидел Чонотакс Оро собственной персоной. Сидел, навалившись локтями на стол и опустив на сплетённые пальцы продолговатую, выбритую до блеска голову.