— О, девочка моя, — рухнул он на колени и по-собачьи пополз к ней. — Ты превзошла себя! Как ты чувствуешь, чего я хочу! Я и сам не знал этого, а ты почувствовала! Иди ко мне, малышка, иди к своему хозяину, моя маленькая Александра!
— Э, парниша, как у тебя все плохо. Тебе, мудаку, меня одной не хватает? Хозяин, мать твою. Я тебе устрою хозяина! Завел себе Александру? Уж не она ли посоветовала состричь шикарные волосья? Меня ты не слушал, мое мнение тебя мало интересовало, а какая-то Александра добилась того, что мне оказалось не по силам? Ах ты, кобель!
Удар острым носком туфли пришелся опять же под дых, и Мальвинин совсем рухнул на пол. И, задыхаясь, наслаждался очередной горячей волной, растекающейся в паху. О, какое наслаждение! Хотел сказать об этом Александре, да не то что говорить, дышать не мог. Лишь глядел на нее восхищенно снизу вверх. Когда воздух стал мало-помалу наполнять легкие и Мальвинин смог двигаться, приподнялся немного, оставаясь на коленях, и стал осыпать ноги любимой поцелуями. Начал со ступней, постепенно пробираясь все выше и выше:
— О, милая, как давно я этого хотел! Люблю тебя, всю жизнь люблю только тебя. А все шлюхи — это так, чтобы ты ревновала. А ты всегда такая холодная. Девочка моя, как же я тебя люблю!..
Шелк платья облепил его голову, и говорить дальше Мальвинину было неудобно. Да и не смог бы — занят был…
***
Александра благополучно отбыла на ПМЖ в Зазеркалье. На Альку произвело неизгладимое впечатление то, как она восприняла "небольшую" Алькину импровизацию на счет суммы вознаграждения за посредничество. Вместо того, чтобы возмутиться Алькиной жадностью, она только радостно расхохоталась и отказалась принять свою долю из миллиона: мол, теперь ей это ни к чему, там, в другом мире, другие деньги и наши не имеют никакой ценности. С этим доводом трудно было не согласится, и Алька поделилась деньгами только с Бергановой. Отвалила ей с барского плеча первоначальную сумму, то есть двести тысяч. Ирочка была счастлива.
— Ты знаешь, Алька, я ведь не за деньги стараюсь, но мне приятно, что ты ценишь мою помощь. Хотя, честно говоря, за такое удовольствие еще я тебе должна была бы приплатить.
— Это ты о чем?
Берганова слегка зарделась, потом отбросила в сторону ложную скромность:
— Ну как же, ты мне такого мужичка подкинула. Ты знаешь, я ведь уже давно на Мальвинина поглядывала, да он, козел, все больше по части малолеток специализируется. А у меня, ты знаешь, возраст, так сказать, переходный. В смысле, перехожу от одного кобеля к другому, и никак остановиться не могу. То ли в молодости не догуляла, хотя и тогда вроде не упускала возможности. Вообще-то, у меня на этот счет своя теория. Ведь в молодости мне приходилось прыгать в койку к каждому, кто мог мне помочь выбраться на сцену. Я тогда еще мало что понимала в интиме, просто знала, что так надо. Дарила наслаждение старым козлам, не думая о себе. А теперь пришло мое время. Раньше не понимала, чего это люди так много думают о сексе. А теперь, когда дело потихоньку тянется к закату, вдруг поняла, в чем прелесть жизни. А желающих разделить со мной радость секса почему-то все меньше и меньше. И за что нам, бабам, такая несправедливость? Пока молоды, привлекательны и пользуемся спросом, ни хрена радости от секса не имеем. А как выходим в тираж — так только и давай. А их, козлов, к тому времени уж и след простыл. Вот ты мне скажи. Ты молодая, интересная девка. А как ты относишься к сексу?
Ой, как Алька не любила такие разговоры! Вернее, она не любила не столько разговоры, сколько сам секс. И точно так же, как Берганова в юности, не понимала, почему вокруг него столько шума.
— Как, как. Приблизительно как ты.
— Правда, — обрадовалась Берганова. — Так ты такая же любительница острых ощущений? Тогда почему бы нам не устроить небольшой бардельеро? Я имею ввиду…
Алька, не будь дурой, уже догадалась, что именно Ирина имела ввиду, а потому прервала ее на полуслове:
— Нет-нет, ты не поняла. Я имела ввиду: приблизительно, как ты в молодости. Не люблю я это дело. Я, наверное, фригидная.
Берганова расхохоталась:
— Ой, не смеши! Фригидная! Ты просто еще не встретила того мужика, который тебя раскочегарит. Вот попомни мое слово: появится однажды в твоей жизни мужик, и забудешь все, что было до него. И о верности мужу забудешь, и о долге материнском — обо всем на свете. Вот тогда не сможешь остановиться. Даже если мужик этот придет и уйдет. А ты потом всю жизнь будешь искать наслаждения в постели.
Алька молчала. Ну не любила она эту тему, не любила — и все тут. Неважно, с кем приходилось обсуждать эти вопросы: с мужем ли, с Варенником, или с Ириной. Да, есть в ее жизни повинность — муж. Нравится, не нравится, а делить с ним брачное ложе она обязана. С Варенником тоже вроде как обязанность выполняла. И с теми, на субботнике. Но разве можно получать кайф от обязанностей? Долг он и есть долг, его нужно просто выполнять, и никто не обязан получать от этого удовольствие.
— Ир, давай сменим тему. Ты мне лучше скажи, что мы теперь будем делать? Ты, может, к деньгам и привыкла, а мне с ними что делать? Да и как я мужу объясню, откуда у меня такие деньги?
— Ха, нашла проблему! Вот попробовала бы ты ему объяснить, как потеряла деньги, а как нашла…
— И что, по-твоему, я должна все ему рассказать про тот мир? Тогда он сразу догадается, что далеко не всегда с ним была я. Мало того, что догадается, что вместо меня имел чужую бабу, так ведь поймет, что и я, возможно, не всегда была ему верна. Ты этого хочешь?
— Детка, то, чего хочу я, к тебе не относится никоим образом. Ты мне лучше скажи: ты теперь прекратишь деятельность своего бюро путешествий и экскурсий?
Алька лишь неуверенно пожала плечом. И правда — что ей теперь делать? Денег и так больше, чем она надеялась выручить при помощи зеркала. Да и какая от них радость, если она не может позволить себе потратить их так, как хочется? С другой стороны, жалко ведь упускать возможность. Это же такой эксклюзив, ведь ни у кого в мире больше такого нет!
— Не знаю, Ир, честное слово, даже не представляю, что мне теперь делать. Наверное, пора прикрывать контору. Но что же делать с проходом?
Берганова аж подскочила в своем кресле:
— Закрывать?! Да ты с ума сдурела! Да мы же туда всех врагов закатаем, а ты говоришь — закрывать!
— Каких врагов-то? У меня и врагов нет…
Ирина расхохоталась беззлобно:
— Это раньше их у тебя не было! Сейчас у тебя во врагах числятся Островская с Танькой Казанцевой, да Верка-Горе. Но это так, мелочи жизни, просто лекарство от скуки. А вот Мальвинин — это уже серьезный враг. Мало того, что ты лишила его любимой женщины, ты еще и "обула" его на миллион.
— А не хрен женщин беспомощных обижать! Да и как он, мерзавец, со мной разговаривал?! А ведь я ему тогда еще вообще ничего плохого не сделала. Нет, этот козел получил по заслугам…
***
А козел Мальвинин в это время наслаждался жизнью. Он плохо соображал, что произошло, но этот момент его практически не беспокоил. Подумаешь, в мгновение ока его Александра, его бесценное сокровище, молчаливая овечка переменилась, превратившись в полную свою противоположность. Теперь она стала редчайшей стервой, неподвластной мужу. Правда, иногда это его дико бесило, и он по привычке пытался строить ее по стойке смирно, да в ответ, как обычно, получал короткий удар под дых, и заваливался "отдыхать" на пол, закатывая глаза то ли от нехватки воздуха, то ли от дикого блаженства. Всю жизнь он изумлялся самому существованию садомазохизма, не верил, что можно получать удовольствие от унижений и побоев. И не догадывался при этом, что сам уже давно является садистом по отношению к Александре. Теперь же, когда она, после долгих лет терпения, взбрыкнула, оказалось, что гораздо больший кайф он получает от роли не властного хозяина, а презренного раба. Ныне он с диким восторгом преклонялся перед Александрой, стоял перед любимой на коленях при всем честном народе. Причем, чем больше посторонних присутствовало при его унижении, тем больший кайф он получал. А уж когда ему удавалось рассердить Александру до такой степени, когда она применяла на практике свой улюбленный приемчик в виде удара под дых, валялся поверженный у ее ног в самом сладком кайфе.