Я понимаю, что если не отвечу ему, он уйдет. Мне хочется быть честной с ним, хочется сказать, как долго я уже люблю его, рассказать, почему я люблю его, но все, что я могу сделать, так это прошептать слабое: — Да.
— Скажи это, — говорит Калеб.
Я стиснула зубы.
Он трясет меня. — Скажи это.
Откуда он знает, что нужно сделать, чтобы я это произнесла?
— Я люблю тебя! — кричу я на него. Он выглядит так, словно я только что ударила его. Я сумасшедшая.
Я тянусь к его талии, прикасаясь к пуговице его джинсов. Он совсем не ожидал этого.
Он оцепенел. Его тело напряжено. Я целую Калеба, пытаясь сломить его сопротивление. Это срабатывает, и он обрушивается на меня, словно цунами. Он прерывает поцелуй, чтобы снять рубашку, а затем возвращается так быстро, что я едва успеваю вздохнуть.
Я протягиваю руки, чтобы прикоснуться к нему. Его мышцы напрягаются под моими пальцами. Он невероятно красив: широкие плечи, узкая талия. Я убираю свои руки, неуверенная в себе. Калеб хватает меня за запястья, возвращая мои руки обратно на свою кожу. Он эксперт в этом деле, а я новичок, и это понятно нам обоим. Он напирает на меня, управляя моментом. Снимая мою рубашку через голову, он целует мои плечи, одновременно расстегивая бюстгальтер. Я снимаю штаны.
Он отступает назад и смотрит на меня. Я раздавлена этим диким, мужским моментом, но позволяю ему наслаждаться видом, потому что никогда не делала это раньше. Мне кажется, что я нахожусь на обозрении всего мира. Я никогда не позволяла никому видеть меня голой.
Когда он заканчивает любоваться на меня, то притягивает меня к себе.
— Господи, Оливия, — говорит он, уткнувшись в мою шею. Я не знаю, что означают его слова. Я отступаю назад, чтобы взглянуть на его лицо. Выражение его глаз изменилось. Оно уже не такое спокойное, каким было раньше. Они больше не смеются. Они полны желания и похоти. Я так боялась этого момента.
Он приподнимает меня одним легким движением, и я ощущаю прохладное покалывание травы своей спиной. Я могу почувствовать запах цветов апельсинов в воздухе. Я обвиваюсь вокруг него, ожидая.
Он владеет временем, владеет мной. Наши глаза закрыты. Я не знала, на что это будет похоже. Мне хочется застонать. Хочется вцепиться ногтями ему в спину и обхватить его ногами, но я слишком гордая, чтобы сделать хоть что-нибудь из этого. Он увлеченно наблюдает за моим лицом. Он хочет увидеть реакцию, но все мои чувства спрятаны внутри, и он не может их разглядеть...
Он входит, затем выходит и снова входит. Посасывает мою нижнюю губу. Смеется мне в рот. Я убираю голову назад, чтобы взглянуть на него.
— Ты - та самая …
Я не знаю, что он имеет ввиду. И не хочу знать, ведь сейчас мне так хорошо.
Он хватает меня за запястья, фиксируя их над моей головой.
— Расслабь ноги.
Впервые в жизни я делаю то, что мне говорят. И к моему удивлению, все ощущается еще лучше. Я сжимаю губы и поворачиваю голову в сторону, что спрятать от него свое лицо. Он пробегает зубами по мочке моего уха, и мурашки вновь пробегают по всему телу. — Посмотри на меня. — Его голос немного хриповат. Я смотрю на него. Он двигается жестче. Мое дыхание сбивается. Жестче... и я дышу так, словно только что пробежала марафон.
— Так хорошо чувствовать тебя...
И это срабатывает. Нечто, напоминающее стон, срывается с моих губ в районе его ключицы, когда я прижимаю свое лицо к его груди. Когда я снова поднимаю на него глаза, на его лице читается выражение, а-ля «Эврика!». — Так вот как я могу заставить тебя стонать?
И после этого он говорит поистине грязные вещи мне на ухо. Он нашел мое слабое место. Я издаю стоны, о которых буду жалеть до конца своих дней.
Я ощущаю, что подхожу к вершине наслаждения, но не хочу, чтобы все заканчивалось. Он полностью контролирует мое тело и разум. Я не люблю терять контроль над собой. Когда он прижимает голову к моему плечу, я пользуюсь возможностью изменить положение наших тел, чтобы оказаться сверху. Он позволяет мне в течение нескольких минут управлять нашими движениями, после чего берет под контроль мои бедра. Двое могут играть в эту игру. Я наклоняюсь, чтобы прошептать ему на ухо:
— Жестче, Калеб....и не вытаскивай... — Его глаза закрываются, и его пальцы зарываются в моих бедрах. Я ощущаю свою маленькую победу до тех пор, пока он не переворачивает меня на спину.
«Я бы этого не делала», — мой оргазм отвечает на его предложение.
Но я не произношу ни слова.
Мы не разговариваем по пути домой. Калеб помог мне навести порядок в своей квартире. Мы заполняет с десяток огромных мусорных пакетов остатками того, что раньше было моей жизнью, запихивая сломанные тарелки и стаканы в один мешок, а клочья моей одежды - в другой.
Мы работаем в тишине, и лишь радио играет на фоне. Я делаю перерыв от того, чем занимаюсь, чтобы подумать о том, что произошло в апельсиновой роще.
Я ощущаю вкус соленых слез на своих губах, когда вытаскиваю фотографию Томаса Барби38 из треснувшей рамки. Это всего лишь плакат, но он мой, и я любила его. Прежде чем я смогла скомкать его, Калеб выхватил его из моих рук и убрал в сторону.
— Мы можем исправить это, — говорит он, пробегаясь пальцами по моей скуле.
Когда я нахожу антикварную фарфоровую статуэтку, принадлежащую когда-то моей бабушке, разбитой в углу на полу, то запираюсь в ванной, чтобы поплакать. Калеб, ощущая значимость расписанной в ручную статуэтки, оставляет меня и незаметно убирает все осколки за исключением головы, которой чудом удалось уцелеть. Я нашла ее позже, завернутую в папиросную бумагу и убранную в коробку, где были и других уцелевшие предметы, которые, по мнению Калеба, мне хотелось бы сохранить. Когда все, что раньше было моим, было уложено в десять мешков, стоящих у парадной двери, Калеб обнимает меня и уходит. Я прислоняюсь к окну, выходящему на автостоянку, и наблюдаю за тем, как он направляется к своей машине. Я испытываю настолько сильное чувство одиночества, что мне кажется, словно мои легкие закрываются. Я прижимаю ладони к вискам, сдавливая их. Я не могу больше так. Не могу больше лгать. Он слишком хороший и не заслуживает всего того, что я с ним сделала. Он заслуживает того, чтобы узнать правду от меня, а не от Лии. Я бегу к двери и открываю ее нараспашку. — Калеб, подожди!
Он практически дошел до своей машины, когда останавливается и оборачивается.
Я бегу к нему, не беспокоясь насчет того, что я все еще одета в старый шерстяной свитер. Подбежав, я обнимаю его.
— Прости меня за то, что я была таким ужасным человеком, — говорю я, прижимая свое лицо к его груди. — Мне очень жаль.
— О чем ты говоришь? — он берет меня за подбородок, приподнимая его, чтобы взглянуть на мое лицо. — Ты хороший человек.
— Нет, я не такая, — я яростно качаю головой из стороны в сторону. — Я ужасно испорченная. — Он улыбается, поглаживая меня о спине, словно я ребенок. Затем он наклоняется, и я ощущаю прикосновение его губ на своей шее. Он целует меня, слегка прижимая свои губы.
— Почему ты продолжаешь говорить подобное о себе, — смеется он нежно. — Ты нравишься мне такой, Ужасно Испорченная. — Его ноги начинают перемещаться в такт тихой мелодии, и я начинаю двигаться вместе с ним. Я чувствую прикосновение холодного воздуха к своим босым ногам, его теплых рук к своей спине, которые затем переплелись с моими пальцами.
— Это все, что меня волнует, Оливия.
— Ты изменишь свое мнение, — говорю я ему, — когда узнаешь ... кто я на самом деле.
— Я уже знаю, кто ты.
Я качаю головой, пока неизбежные слезы наполняют мои глаза.
— Ты ничего не знаешь.
— Я знаю все, что должен знать. Ничего не говори.
Потом я закрыла свой рот, закрыла крепко-накрепко, избежав своего признания ... снова. Я чувствую, как правда решительно борется со временем. Но прямо сейчас он напевает «Yellow39», и мы танцуем под небом, обнимая друг друга в последний раз. Пусть Лия расскажет ему. Я останусь трусихой.
Позже этим же вечером, я сижу на диване, одетая в халат, укутав мокрые волосы полотенцем, когда раздается резкий стук в дверь.