Соседнюю с хозяйской спальней комнату, служившую бельевой, спешно передели в детскую. На чердаке нашлась детская люлька, видимо, когда-то служившая прежнему поколению Коршуновых. Дворник Ванька люльку отмыл и очистил, и для пущей красоты покрыл лаком. Анфиса, да и сама Алевтина Георгиевна немало вечеров провели за шитьём одёжки для подкидыша. Ленты, кружева, дорогие ткани, ничего не пожалела купчиха, извлекая из сундуков добро, что за ней давали в приданое.
За два месяца, что Яков Иванович отсутствовал дома, Алевтина Георгиевна успела привязаться к найдёнышу и уже иначе, чем «моя Алёнка» малышку не величала. Однако ж зная крутой нрав своего супруга, писать ему о том, что случилось в его отсутствие, не стала, надеясь по возвращению из поездки уговорить мужа оставить девочку.
Коршунов вернулся домой в самой середине лета. Результатами поездки был он чрезвычайно доволен и настроен весьма благодушно, чем Алевтина Георгиевна и воспользовалась. Спрятав Алёнку от греха подальше в комнате у горничной, купчиха за послеобеденным чаепитием завела разговор издалека. Мол, прожили мы с тобой Яша в любви и согласии целый десяток лет, а детей Господь нам так и не дал. Яков Иванович согласно кивал, но никак не мог уразуметь, к чему его супруга клонит. Алевтина Георгиевна ещё посокрушалось по данному поводу, а после приступила к самому главному в своём рассказе. Осторожно подбирая слова, поведала она Коршунову историю о том, как нашла Авдотья в дровяном сарае младенца, при котором был узелок с тремя детскими рубашками да запиской.
Яков Иванович был утомлён сытным обедом да разморён полуденной летней жарой, но жену выслушал со всем вниманием и ни разу не перебил, а когда она умолкла, взирая на него с немою мольбою в прекрасных голубых глазах, заговорил:
- Из всего, что ты мне тут, Алечка, наговорила, понял я лишь то, что младенца ты желаешь при себе оставить.
- Всё так, Яков Иванович. Сам посуди, что это, как не знак свыше? Да и дело это Богоугодное, - тотчас оживилась Алевтина Георгиевна. – Вон и отец Иоанн мне тоже самое сказал.
- А ты, смотрю, я уже и к батюшке сходила за советом, - недовольно обронил Коршунов, тяжело поднимая из кресла своё грузное тело.
Яков Иванович прошёлся по маленькой уютной гостиной, напоминая медведя невесть каким образом попавшего в кукольный домик. Остановившись у камина, что ему совсем не нравился, но который так желала иметь у себя в гостиной Алевтина Георгиевна, он потрогал кончиками пальцев многочисленные фарфоровые безделушки, выставленные на каминной полке, поморщился и вновь повернулся к супруге:
- Видишь ли, Алечка, - вздохнул он. – Это ж такая волокита, это ж столько бумаг надобно собрать, дабы подкидыша себе оставить. Это ж человек, не может же она без метрики расти, как трава придорожная.
- Яша, но ты ведь у меня такой умный, - подольстилась к супругу купчиха. – Придумай же, как всё сделать без проволочек.
Яков Иванович вновь тяжело вздохнул. Сам он давно смирился с тем, что детей у них нет, и вряд ли уже появятся, на судьбу не сетовал, жену свою любил и не пенял ей на неспособность зачать и выносить дитя. Бывало, и сам думал о том, чтобы взять сироту на воспитание, но посчитал, что Алечка оскорбится таким предложением, потому молчал. А вот нынче, когда она сама о том заговорила, засомневался вдруг. Ну, кто его знает, чей это ребёнок? Может родители его пьяницы горькие или того хуже, разбойники какие? Вдруг дурная кровь?
- Ну, а взглянуть я могу на Алёнушку твою? – полюбопытствовал он.
- Нашу Алёнушку, Яша. Нашу, - поправила его Алевтина Георгиевна и поспешила за младенцем в комнату к Анфиске.
Внушительного мужчины с русой окладистой бородой Алёнка испугалась, скуксилась и заплакала, спрятав личико на плече Алевтины Георгиевны. Глядя на то, как пухлые детские ручонки обхватили шею его супруги, Яков Иванович смягчился. Дрогнуло сердце в груди, тронули его детские слёзы.
- Будь, по-твоему, Алечка, - улыбнулся в бороду Коршунов. - Назавтра в управу поеду, узнаю, чего делать-то надобно.
Слово своё Коршунов сдержал. Ох, и намаялся он с бумажною волокитою, что сопутствовала делу об удочерении неизвестного младенца. Из управы направили его в Приказ общественного призрения, где девочку по документам приняли в детское отделение, оставив на попечении семьи Коршуновых.