Григорьев промолчал, ибо не было у него ответа на этот вопрос. С одной стороны, да, понимал, а с другой… а с другой - à la guerre comme à la guerre (на войне, как на войне). Ротмистр повернулся на каблуках и пошёл к обозу.
Расстрелянных красноармейцев, обезглавленного пулемётчика и своих мертвецов схоронили в общей могиле. Да какая там могила, даже креста ставить не стали, просто закидали землёй на берегу реки, в том самом окопе, что для пулемётчика был вырыт накануне.
Отряд расположился для отдыха недалеко от места, где только что кипел короткий, но ожесточённый бой. Врач, бывший в отряде Запольского, взялся перевязывать и осматривать раненых. На Воронина он даже не взглянул.
- Перевязать бы надо, кровью истечёт, - попытался обратить внимание эскулапа на пленника Григорьев.
- Не вижу смысла, ваше благородие, - отозвался врач, - всё одно к стенке поставят.
- Приказ полковника, - продолжил настаивать ротмистр.
Молодой врач тяжело вздохнул:
- Александр Сергеевич, у меня на своих перевязочного материала и медикаментов не хватает, а этому всё одно не жить. Выбьют из него нужные сведения и пустят в расход. Не в первый раз уж.
- Он мне жизнь спас, - тихо отозвался Григорьев.
- Снимите с него куртку, - открывая саквояж, сдался врач. Достав ножницы, молодой человек разрезал рукав гимнастёрки Воронина, чтобы осмотреть рану. - Пуля, судя по всему, повредила сухожилие и застряла в кости, в полевых условиях достать вряд ли смогу, - пробормотал он, накладывая тугую повязку и жгут выше места ранения.
Во время осмотра Воронин пришёл в себя. Было ли ему страшно? Положа руку на сердце, Алексей себе в том признался честно. Ему казалось, что он готов к тому, что жизнь его оборвётся вместе с жизнями товарищей, и тот страх, что обуял его, когда их обезоружили и окружили казаки, ему отныне не забыть никогда. Заметив, что Воронин пришёл в себя, Григорьев отстегнул от ремня флягу и передал ему.
- Это бренди. Выпейте, Алексей Архипович.
- Я вас поблагодарить, наверное, должен, сделав глоток и возвращая флягу ротмистру, отвёл взгляд Алексей.
- Ничего вы мне не должны, впрочем, отныне и я вам ничего не должен.
- Что со мной теперь будет? – не смог удержаться от вопроса Алексей.
- Его превосходительство решать будет, - нехотя отозвался Григорьев.
- Как бы то ни было, я не намерен разглашать какие бы то ни было сведения о расположении частей Красной армии, - тихо, но твёрдо проговорил Воронин.
- В этом нет нужды, Алексей Архипович. Пытать вас никто не собирается. Я почитай всю губернию пешком прошагал и знаю о том не хуже вашего, - улыбнулся ротмистр.
Григорьев отошёл, как только была дана команда сниматься с места. Врач помог Воронину забраться в повозку, где уже лежал один из раненных казаков. Злобно сверкнув тёмными очами, юноша, который по виду был ненамного старше самого Алексея, отвернулся от него. Другой казак забрался на козлы, и обоз потянулся следом за отрядом, продолжившим путь к Тихорецкому железнодорожному узлу.
Вечерело. Становилось совершенно очевидно, что до наступления темноты до Тихорецкой не добраться. Не было вестей от Покровского, неизвестно было, как далеко успели продвинуться части под командованием Корнилова, но зато имелись вполне достоверные сведения о том, что станица занята отрядами красных, численностью, превосходящей отряд Запольского. Штурмовать Тихорецкий узел на ночь глядя полагаясь только на собственные силы было равносильно самоубийству. Арсений Борисович принял единственно верное решение, остановиться в станице Терновской в десяти верстах от Тихорецкого узла и подождать вестей от Покровского или от Корнилова.
Станица представляла собой несколько белённых хат по обеим берегам речки Терновки. Местные встретили отряд не больно-то ласково. Впрочем, недовольство их было вполне понятным. Белые ли, красные ли приходили в станицу и те и другие требовали провианта и места для ночлега. Маленькая станица не могла вместить довольно большой отряд, потому лишь господам офицерам удалось устроиться на ночлег под крышей. Остальным предстояло провести ночь на свежем воздухе, благо ночи стояли уже довольно тёплые. Отряд расположился в окрестностях Терновки. Запольский совершенно справедливо полагал, что место пребывания его отряда для противника тайной не является, но также он был уверен, что после боя, случившегося днём на берегу речки Горькой, красные вряд ли предпримут попытку напасть вновь, поскольку понесли значительные потери. Однако, всё же отдал приказ выставить дозорных.