«Это же насколько надо ненавидеть родную кровь, чтобы отпустить человека через весь Северный Кавказ и через всю Кубань, зная, что сведения о расположении частей красной армии, станут известны противнику», - недоумевал ротмистр, пристроившись в углу грузового вагона поезда, следовавшего от Минеральных вод до Тихорецкого железнодорожного узла. – «Ведь это по сути самая настоящая диверсия, и стань о том известно командованию большевиков, товарища Агеева ждала бы самая незавидная участь».
Судьба товарища Агеева на самом деле Григорьеву была совершенно не интересна, куда больше его занимало данное ему поручение. Не поставить Запольского в известность о том, что Алёна нашлась, он не мог. Арсений ему никогда не простит, если он умолчит о том. И хотя Александр Сергеевич не верил до конца в то, что Агеев расправится с ни в чём не повинной барышней, по собственной глупости попавшей ему в руки, но и полностью исключать подобный исход было никак нельзя. И тому есть причина. Утренний расстрел пленников – тому подтверждение.
Кто знает, что на уме у старшего отпрыска князя Бориса? Можно ли надеяться на его здравый смысл? За то недолгое время, что ему довелось общаться, если это можно так назвать, с Агеевым, у ротмистра сложилось стойкое ощущение, что Константин Борисович на почве личной неприязни к младшему брату несколько тронулся умом. Да и срок, которые ему был дан для исполнения поручения, никак не способствовал длительным раздумьям. Всего неделя. Если всё сложится удачно для него, то добраться до своих Григорьев рассчитывал на третьи сутки, а стало быть, у Запольского будет ровно столько же времени, чтобы выполнить условия старшего брата.
Александр Сергеевич также прекрасно осознавал, какое решение примет Арсений. Запольский не станет рисковать жизнями любимой женщины и малолетнего сына. Совершенно очевидно, что он примет навязанные ему условия, а стало быть, можно сказать, что дни его сочтены. И, как назло, ни одной спасительной мысли не приходило в голову.
Поздним вечером состав прибыл на Тихорецкую. По прямой до станицы Егорлыкской, куда вынужден был отступить отряд под командованием Запольского, оставалось около восьмидесяти вёрст. Нечего было и думать о том, чтобы пускаться в дорогу пешком на ночь глядя, да и несколько часов сна вряд ли будут лишними решил Григорьев.
Несмотря на поздний час, жизнь на железнодорожной станции кипела и на перроне было довольно многолюдно. Стараясь не привлекать к себе ненужного внимания, Григорьев сошёл с поезда и, остановившись под фонарём, освещающим перрон около железнодорожных путей, достал портсигар и закурил, размышляя о том, где бы ему поискать пристанище на ночь.
Мимо прошла группа вооружённых людей, видимо патруль, и ротмистр поспешно отвернулся, не желая привлекать внимания к своей персоне.
- Служивый, угостишь табачком? – услышал Григорьев за спиной.
Обернувшись, Александр протянул окликнувшему его дешёвый жестяной портсигар. Крепко сбитый коренастый мужичок лет пятидесяти прикурил сигарету и вернул Григорьеву его собственность.
– Чьих будешь? – прищурился незнакомец.
– К своим иду, - пожал широкими плечами ротмистр.
– К своим? – удивился мужичок с наслаждением затягиваясь дешёвым табаком.
– К Сорокину мне надобно, - буркнул ротмистр.
– Так бы и сказал, что из штаба. Ступай за мной, провожу до командира. Может пособит чем.
Делать нечего, пришлось пойти вместе с добровольным провожатым и уповать на то, что фальшивые документы не подведут.
В штабе ротмистра встретили довольно радушно, нашлось и место для ночлега, а поутру пообещали найти лошадь и снабдить провиантом. И всё же тоскливое беспокойство не отпускало, скребло кошкой на душе.
Лёжа ночью без сна на широком деревянном топчане в доме бывшего станционного смотрителя и прислушиваясь к отдалённому гулу станции, Григорьев размышлял о собственной жизни. Как быстро всё переменилось, как упорядоченный и привычный уклад сменился вдруг бушующим морем сомнений и неопределённости. И где его место в этом шторме? Как не сбиться с курса и не потерять себя?
Взять, к примеру Запольского. С его позицией всё ясно и понятно. Арсению есть, что терять. Хотя дело здесь даже не в том, что есть какие-то материальные блага, а скорее в том, что для Запольского просто не существует проблемы подобного выбора. А что терять ему — Григорьеву? Съёмную конуру? Службу? Так ничего и не нажил к своим тридцати годам. И так ли он отличается от тех, кто ныне с оружием в руках встал против старой власти? Они говорят о свободе, и кажется верят в то, за что сражаются. И видит Бог, нынче он и сам усомнился в том, что правильно выбрал сторону.