Оставшись вдвоём, молодожёны времени терять не стали. После, когда страсть схлынула приливной волной, оставив их измождённых, но счастливых на смятых простынях, они ещё долго не могли заснуть. Всё никак не могли наговориться, рассказывая друг другу, как жилось в разлуке.
Алёна могла бы сказать, что этот день стал лучшим в её жизни, самым счастливым, но близкая разлука и неопределённость, что ждали впереди, не давали забыться, поселившись где-то под сердцем ноющей, тянущей раной.
— Обещай, что станешь беречься и не будешь рисковать понапрасну, - попросила Алёна, чувствуя, что сон всё же подобрался слишком близко и готов утянуть её в свои объятья.
— Обещаю, - прижался губами к её кудрявой макушке Запольский. – Обещаю, что приеду. Ты только меня дождись, - прошептал ей, прислушиваясь к тихому дыханию.
***
Ранним утром из станицы выехала комфортная коляска, запряжённая парой сытых холёных лошадей. Григорьев, переодетый в гражданское платье, правил упряжкой. Алёна, прижав к себе сына, смотрела на дорогу сухими покрасневшими глазами. Не сдержавшись, обернулась, чтобы увидеть, как одинокий всадник, развернув гнедого жеребца, скрылся за поворотом дороги.
Эпилог
Окрестности озера Этан-де-ла-Фоли в конце ноября являли собой унылую картину. Лишённые своего яркого осеннего убора деревья простирали голые ветки к блеклым серым небесам. Ненастная погода, навевала унылые думы и тягостные мысли.
Здесь, где жизнь текла неспешно и лениво, трудно было даже представить, что где-то на востоке граждане одной страны сошлись в братоубийственной войне, в которой одни пытались вернуть пошатнувшиеся устои старого мира, а другие яростно отстаивали свои права на новое мироустройство. Но даже сюда, в северную французскую провинцию, доходили вести о том, что происходит в далёкой России.
Вот уже почти два года Алёна жила от одной весточки до другой. Иногда это были письма, которые она жадно перечитывала по нескольку раз, представляя себе того, кто писал ей строки, рвущие на части сердце и душу своей пронзительной нежностью, иногда короткие телеграммы в несколько слов: «Жив. Здоров. Люблю. Арсений.» Она писала ему в ответ, но её письма не доходили до адресата, но она всё равно продолжала писать.
Чуть более двух лет минуло с тех пор, как она и Саша сошли на берег с борта частной шхуны, доставившей их в Марсельский порт. Прямо на пирсе её встречали. Французского кузена князя Запольского не узнать она не могла, ибо Арсений весьма обстоятельно его описал, и уже только за то, что он спас жизнь Запольскому, буквально выкрав его из немецкого плена, Алёна готова была целовать ему руки.
Молодая княгиня ждала, что её встретят, если не враждебно, то настороженно, всё же единственным наследником французских владений Запольского, не стань Алёна женой Арсения, стал бы де Бриен. Впрочем, Антуан довольно быстро развеял её заблуждения на сей счёт.
Путь до шато Ле-гранж был не близким, надобно было пересечь почти всю Францию с юга на север, и у Алёны было время, чтобы понять, что за человек де Бриен. Он производил впечатление человека мягкого и добросердечного, а потому ей даже стало совестно от того, что в самом начале знакомства она приписывала ему корыстные мотивы. На осторожное замечание молодой княгини Запольской о том, что они с сыном не хотели бы быть де Бриену обузой, Антуан даже обиделся и принялся горячо уверять её в том, что отныне они одна семья, а потому не может даже речи идти о том, что жена и сын Арсения могут быть ему в тягость. Мало того, де Бриен совершенно не скрывал радости от того, что всё сложилось именно так, а не иначе. Алёне было одновременно и больно, и отрадно слышать от него, что Запольский часто говорил о ней, и именно желание найти её послужило причиной возвращения Арсения в Россию.
Именно де Бриен в дни бесконечного ожидания стал для Алёны другом и надёжной опорой. Именно он, тогда, когда Алёна готова была впасть в отчаяние из-за отсутствия каких-либо вестей с родины, всеми силами старался внушить ей веру в благополучный исход.
Последнее письмо от Запольского пришло в середине июня, а ныне на дворе был уже конец ноября. Арсений писал о том, что Добровольческая армия ещё в марте потерпела сокрушительное поражение под Екатеринодаром. Разрозненные, разбитые части белогвардейцев спешно отступили к югу в направлении Новороссийска. Это отступление более походило на бегство. Все понимали, что, несмотря на вялые попытки сопротивления, это конец, а потому единственным возможным выходом виделась эмиграция.