– Говорите же, что вы желаете. Но ежели дело идет о просьбе, то вам следует подать ее светлейшему князю Меншикову. Как ваше имя?
Это оскорбление Марья Даниловна снести не могла, и тут же в душе ее созрел далекий план мести. Вся жизнь ее, очевидно, складывалась так, что ей нужно было кому-нибудь мстить…
Но она ничем не выдала волновавших ее чувств, а по-прежнему почтительно ответила:
– Я бы желала, ваше величество, поступить к вам в услужение, быть при дворе. Зовут меня Марьей Даниловной Гамильтон. Имея счастье встретить вас, государыня, здесь, в саду, я льстила себя надеждой, что удостоите узнать меня…
– Я вас вовсе не знаю и имя ваше слышу в первый раз, почему нахожу вашу просьбу неисполнимою, – твердо проговорила императрица, очевидно, запрещая ей говорить о прошлом.
Но Марья Даниловна была не из пугливых и принадлежала к тем редким женским натурам, которые нелегко отказываются от раз намеченной себе цели и которые только сильнее возбуждаются, когда возникают препятствия к достижению этой цели. Кроме того, в эту минуту гнев оскорбленного самолюбия владел ею…
Еле сдерживая себя, чтобы не наговорить царице в первое же свидание лишнего, она ледяным тоном ответила ей:
– Прошу милости вашей, государыня, дабы вы выслушали мою просьбу до конца.
– Вашу просьбу исполнить невозможно, – повторила Екатерина, – по крайней мере в настоящее время. Я вас не знаю, а незнакомых мне лиц я не могу приближать к себе.
Марья Даниловна кипела от злости. Она видела, что свидание это тягостно для императрицы и что Екатерина, проговорив последние слова, сделала решительное движение удалиться и повелительно взглянула на просительницу, как бы приказывая ей дать дорогу.
– Ваше величество, – делая последние попытки и как бы не замечая желания императрицы прекратить свидание, сказала она, – меня хорошо знает князь Меншиков.
– А… – протянула Екатерина.
– Благоволите справиться обо мне у его светлости.
– Хорошо, когда в том настанет надобность…
Но Марью Даниловну раздражал ее ледяной тон, и она все больше и больше выходила из своей сдержанности…
– Наконец меня знает и его величество, – сказала она.
– Вот как! – подняв удивленно брови, проговорила Екатерина и настойчиво сделала несколько шагов вперед, так что Марья Даниловна должна была волей-неволей посторониться.
– И, наконец, лучше их всех знаете меня вы! – крикнула Марья Даниловна уже вне себя. – Да, – решительно и твердо проговорила она, ставя всю свою ставку на карту, решив или все выиграть, или все проиграть, – да, вы меня знаете, как и я вас. Я та женщина, которую вы приютили у себя в последнюю ночь Мариенбурга. О, да, вы отлично знаете меня, потому что это было в ту ночь, когда убили вашего жениха или, вернее, мужа, в ту ночь, когда русские солдаты забрали нас в плен… и если вы обо всем этом забыли… в чем я очень сомневаюсь, то я это помню и напоминаю вам…
Екатерина молча выслушала ее, с удивительной ясностью взглянула ей прямо в глаза и спокойно проговорила:
– Я все это помню, вы правы. И я не имею никаких причин скрывать мое прошлое, которое знают царь и вся Россия. В этом прошлом не было ничего, что следовало бы скрывать. Но вы забыли одно, что, как я не знала вас тогда, в ту ночь, когда вы вбежали к нам, так я не знаю вас и теперь. Я помню ваши смутные речи в полудреме – но это все, что я слышала тогда. Надеюсь, сейчас больше вы ничего не имеете сказать мне?
– Имею.
– Так говорите же.
– Знает ли государь, как вы любили вашего убитого мужа?
Екатерина вспыхнула.
– Я вам много позволила, – гневно проговорила она, – но вы становитесь дерзіки, сударыня Гамильтон, и я повелеваю вам замолчать.
Тогда, видя, что все мечты ее рушатся, Марья Даниловна прибегла к последнему средству.
Она сделала опечаленное лицо, и в голосе ее задрожали слезы.
– Простите мой неловкий вопрос, ваше величество! Я сейчас покину вас и вы никогда не увидите меня больше, потому что вы не позволяете мне служить вам и любить вас… Да, любить вас, потому что та страшная ночь навсегда связала для меня ваше ныне священное имя с чувством глубокой благодарности и любви. Но что делать! Почести и высокое положение меняют людей, и люди, вознесенные судьбой на верхние ступени жизни, презирают тех, кто остался по воле той же судьбы внизу, на площадке. Прощайте же, ваше величество, но я не хотела бы расстаться с вами, не сделав вам драгоценного подарка…
Царица была уже размягчена трогательною речью Марьи Даниловны.
Екатерина вообще быстро переходила из одного настроения в другое, и порою эти скачки бывали поразительны.