И открывая курсы матросов-анархистов, Бармаш сказал: «Всем этим тупицам из жеваного пресс-папье, всем этим отрыжкам полиции и тюрьмы мы еще покажем, мы бросим в них самую страшную бомбу — первую анархическую общину, о которой закричит в восторге весь подлунный мир…»
Колыбелью этой общины должен был стать купеческий клуб, где ряд поколений играл в железку, жевал майонез из осетрины и пил николаевскую водку.
Гордин — главнокомандующий; Бармаш — трибун; Лев Черный — совесть. Мудрость и эрудиция были представлены питомцем старого мира — Алексеем Солоновичем.
В двадцать лет послушник Святогорского монастыря, в двадцать шесть — приват-доцент Московского университета по кафедре чистой математики, Солонович излагал теорему Лобачевского[166] в стихах, а предощущение распада и создание миров посетило его «в тихой музыке дифференциалов и интегралов…» К анархизму он пришел этим трудным, небанальным путем: «То, чего не договорил Ницше[167], чего не понял Штирнер[168], я раскрыл в безгрешном анализе. И разве закон бесконечно малых не есть символ ценности каждой личности?…» Когда начался изданием анархический журнал «Клич», Солонович известил редакцию о желании написать поэму «О человеке в его вертикальном стремлении к божеству и горизонтальном пути к анархизму»…
Аудитории, состоявшей из балтийских матросов и Сундженских ингушей, Солонович читал доклад о «Якове Беме[169], первом осознавшем себя анархисте»; все цитаты из Беме приводились в латинском подлиннике. Нетрудно понять, что на переводе никто особенно не настаивал.
Безумие Солоновича, взращенного на «Весах[170]», полемике с символистами и эпигонах Соловьева[171], было тем своеобразным московским юродивым вывихом, который на вершинах давал в XVI столетии Василия Блаженного[172], в XX столетии Андрея Белого[173], который в революцию обогнал самых пылких из пылких, самых левых из левых…
Брызжущая слюна, растлительный яд Гордина, душевный разговор Черного, олимпийские раскаты Бармаша, мистические тексты взволнованного, всклокоченного Солоновича — и после трехчасового томления аудитория, стуча винтовками, шашками, заряжая на ходу маузеры, усаживалась в автомобили и мчалась на тихие улицы, где в испуганных особняках, под половицами и в печных заслонках были спрятаны серьги, диадемы, кулоны, керенки…
Начиналась практика купеческого клуба.
Щупальцы ассоциации, расположившейся в клубе и в особняках Морозова на Покровке, Цейтлина на Поварской, — простирались не только на Москву, но и на окрестные города: Серпухов, Богородск, Дмитров и др., куда можно было добраться на выносливых грузовиках.
В чем же выражалась их деятельность, кроме налетов, лекций и издания газеты? В организации бесплатных обедов, приготовленных из реквизированной провизии, в устройстве балов, концертов и т. п. Каждый сочувствующий имел право свободно войти в клуб, пообедать, почитать книги и журналы (растащенные в первую же неделю), послушать ораторов и исполнителей. Желающий стать анархистом получал винтовку, ручную бомбу, обоймы. Вот и вся деятельность…
Но таково было безбрежное отвращение к большевикам, к комиссарам, к совдепам, что и за анархистов уцепились как за возможный трамплин к лучшему будущему. Настали любопытнейшие недели: в купеческий клуб открылось паломничество представителей самых различных групп. Купцы, офицеры, рабочие, безработные адвокаты приходили с разнообразными предложениями и просьбами: организовать восстание, обуздать районного комиссара, дать оружие для домовой охраны и т. п.
В передней и в залах на кожаных креслах и на бархатных диванах спали и играли в карты пьяные верзилы с физиономиями наемных убийц. Но эти первые впечатления мало кого смущали. Ведь в том же самом 1918 году население Херсона, доведенное до отчаянья постоянными налетами и сменами «режимов», выпустило из каторжной тюрьмы арестантов, давших честное слово защищать город от полчищ Муравьева!
Психология херсонцев имела широкое распространение и в Москве. Так, организатор офицерских ячеек в Москве получил инструкцию с юга, из штаба Алексеева — «поддерживать интенсивную связь с организацией Льва Черного…»
В обширной столовой клуба за длинными столами среди сотен курносых и скуластых физиономий мелькали зачастую твердые подбородки и англо-саксонские профили; в штатском, слабо скрывавшем их личности, представители английской военной миссии и информационного отделения американского комитета слушали, рассматривали, ходили по комнатам, внимательно подсчитывали количество оружия, валявшегося повсюду.
166
Лобачевский Николай Иванович (1792–1856) — русский математик, ректор Казанского университета (1827–1846), создатель неевклидовой геометрии.
167
Ницше Фридрих (1844–1900) — немецкий философ, в 1869–1879 гг. профессор классической филологии Базельского университета; его книги «Рождение трагедии из духа музыки» (1872), «По ту сторону добра и зла» (1886), «Так говорил Заратустра» (1883–1884), «Воля к власти» (1889–1901) и др., зачастую очень вольно трактуемые, оказали существенное влияние на развитие общественной мысли.
168
Штирнер Макс (Каспар Шмидт, 1806–1856) — немецкий философ-младогегельянец, один из главных идеологов анархизма. В работе «Единственный и его достояние» (1845) утверждал индивид в качестве единственной реальности.
170
«Весы» — русский литературный и критико-библиографический ежемесячный журнал, главный периодический орган московских символистов, выходил в издательстве «Скорпион» в 1904–1909 гг. под фактическим руководством В. Я. Брюсова.
171
Соловьев Владимир Сергеевич (1853–1900) — русский философ; оставил и значительное стихотворное наследие, в 1891 г. в Москве была выпущена книга «Стихотворения Владимира Соловьева», в 1895 и 1900 гг. в Петербурге она переиздавалась в дополненном виде, четыре посмертных издания стихотворений вышли в 1900–1921 гг.; последователями В. Соловьева считали себя, в частности, младосимволисты.
172
Василии Блаженный — христа ради юродивый Московский (7—1552) — был известен своей святостью настолько, что к нему прислушивался и при его погребении присутствовал царь Иоанн Грозный; могила его находилась на Красной площади в том месте, где был воздвигнут храм Покрова Богородицы в память покорения Казани; мощи Св. Василия прославились чудесами в эпоху царствования Федора Иоанновича.
173
Андрей Белый (Бугаев Борис Николаевич; 1880–1934) — русский писатель-символист; в 1918 г. А. Белый печатался в московской газете «Жизнь», где сотрудничал А. Ветлугин; см. его характеристику в очерке А. Ветлугина «Русский Бодлэр»; «Юродивый пророк, друг и ученик доктора Штейнера» (Общее Дело. — 1921. — № 270.— 11 апреля. — С. 2).