И при этом горящие глаза, сжатые кулаки, готовность маузером подтвердить свои слова.
Вдвоем с Боровым они стали во главе газеты «Жизнь»{13}.
За два месяца существования «Жизнь» трижды переменила состав сотрудников и в зависимости от настроения Новомирского ежедневно меняла окраску. Сегодня она пророчествовала о национальном значении советов, завтра проклинала совнарком, послезавтра требовала интервенции…
Потом и «Жизнь» закрылась, оставя память о забавном сумбуре. Потянулись горькие дни.
Во весь рост пред Боровым и Новомирским стал вопрос о выборе.
И как они не захотели найти общего языка с московскими анархистами, как они не сумели дойти до конца в борьбе с большевиками, так эстетизм Борового и жажда творчества Новомирского отшатнули их от возвышения на службе у советов.
В числе безымянных сотен тысяч они гнут свои спины над бездарной канцелярщиной и мерзнут в хвостах.
Испепеленные души! Ненайденные дороги! Испитое до дна отчаянье…
В кабинете у Борового висела гравюра Ван-Дейковского[212] «Карла Стюарта». Когда со стен Лувра на меня глядят устремленные поверх людей — не в небо и не на землю — грустные глаза короля, глаза, исполненные покорным знанием грядущего, я вспоминаю Борового таким, каким видел его в последний раз, в залитой июльским солнцем пустынной комнате запустелой, заброшенной московской квартиры, где двигались и работали одни пауки, а люди жались по углам, серые, голодные, немытые…
В его любимом «Closerie de Lilas», как и прежде, шумные дебаты. Уже нет ни Троцкого, ни Мартова, но приземистый Шарль Рапопорт[213], вздымая свою грязную лохматую бороду, сообщает о радостях советского рая, а печальный, строгий Барбюсс[214] читает стихи, посвященные московским пророкам. Дремлет за прилавком обтерпевшийся хозяин, суетятся шустрые гарсоны, на улице гудят такси, и жизнь ползет — ничего не знающая, ни о ком не помнящая, все взвесившая, проклятая!..
Распорядители крови{14}
I
Автономов, Автономов, Автономов[215]…
Приезжают с Северного Кавказа, приходят какие-то чудом пробравшиеся письма, испуганные люди с испуганными лицами, озираясь на нашу пустынь, радостно вздыхают: «Да у вас благодать…» — и, сидя в Москве летом 1918, я слышу ежедневно это роковое имя.
— Кто ж он?
— По замашкам диктатор, по фирме командующий войсками Кубанско-Черноморской республики.
— Это еще что за республика?
— Очень просто, — объясняют «пробравшиеся», — у нас на Северном Кавказе полная Мексика[216]. Советская власть только в крупных центрах, в аулах черкесня вообще никого не признает, по степям гуляют корниловцы, на Дону — немцы, ну, а от Екатеринодара до Тихорецкой и от Грозного до Владикавказа ездит броневик, а за ним несколько составов. Это и есть вооруженные силы Кубанско-Черноморской республики!
— Ну, а сама же республика где?
— А-а! Это, видите ли, совдеп екатеринодарский объявил, что вся Кубань и все Черноморье объединены в одну республику и казаки приглашаются сдавать зерно местным властям. Ну, ни Кубань, ни Черноморье, понятно, не подчинились… Вот когда их Автономов завоюет, тогда и республика будет назаправду… У нас даже песню поют:
— Когда ж это будет?
— Когда враги подчинятся.
— И много врагов?
— Хватит. Во-первых, Троцкий нас не признает и объявил Автономова вне закона: «Каждый честный гражданин обязан при встрече с бандитом Автономовым застрелить его на месте»; во-вторых, против него другие главковерхи — Сорокин[217], Тройский, Анджиевский; в-третьих, горцы во главе с Гикалло[218] поджигают нефтяные промыслы и вырезывают казаков; в-четвертых, среди кисловодских анархистов сильная оппозиция; в-пятых, снарядов маловато, в-шестых, добровольцы нажимают; в-седьмых…
— Будет, будет!..
Эти сумбурные рассказы едва ли на одну десятую воспроизводят то, что творилось на Северном Кавказе летом 1918, когда Украину оккупировали немцы, а большевики не могли справиться ни с анархией, ни с Корниловым, когда игра центробежных сил достигла своего апогея, и окраины пылали, как облитые керосином…
214
Французский писатель Анри Барбюс (1873–1935), прославившийся своим романом «Огонь» (1916), восторженно принял Октябрьскую революцию (см., например, его книгу 1920 г. «Свет из бездны»).
215
Автономов Александр Исидорович (1890–1919) — хорунжий, с января 1918 г. Главнокомандующий Юго-Восточной революционной армией, с 19 апреля по 28 мая Главнокомандующий вооруженными силами Кубанской советской республики.
216
В 1918 г. в газете «Жизнь», где сотрудничал А. Ветлугин, был опубликован очерк П. Асперова «Кавказская Мексика» (№ 34. — 5 июня (23 мая). — С. 3; № 35.— 6 июня (24 мая). — С. 3), в котором рассказывалось о «судьбе Предкавказья, этой поистине российской Мексики, — так в нем все кипит, меняется, полно властями и авантюристами». Об «украинской Мексике» А. Ветлугин пишет в очерке «Украина», опубликованном в 1919 г. в ростовской газете «Жизнь» (№ 51. — 23 июня (6 июля). — С. 2; подпись: Д. Денисов).
217
Сорокин Иван Лукич (1884–1918) — левый эсер, в начале 1918 г. возглавил казачий революционный отряд, с которым присоединился к большевикам; 3 августа был назначен главкомом войск Северного Кавказа, с 3 октября командовал 11-й армией; 21 октября в Пятигорске выступил против коммунистов, 27 октября был объявлен контрреволюционером, а 30 октября убит «при аресте».
218
Гикалло (Гикало) Николай Федорович (1897–1938) — в 1918 г. был председателем городского комитета большевиков и председателем исполкома Совета в Грозном, командовал советскими войсками во время боев с казаками 11 августа-12 ноября 1918 г.; в 1919–1920 гг. возглавлял отряды горцев, боровшихся с армией Юга России в Терской области и Дагестане; в 1921–1923 гг. секретарь Горского обкома РКП(б), в 1923–1925 гг. член Юго-Восточного бюро ЦК ВКП(б), в дальнейшем занимал различные партийные должности в Узбекистане, Азербайджане, Москве, Минске, Харькове.