Однако, наслаждаясь жизнью, Казанова забыл о старости, с приходом которой закончились его триумфы. Все чаще он стал впутываться в аферы с поддельными векселями и фальшивыми банкнотами, все реже его стали принимать при княжеских дворах. Из Вены, Мадрида и Парижа его выселили, из Варшавы выгнали как преступника, из Лондона он был вынужден бежать за несколько часов до ареста, а в Барселоне Казанова сорок дней провел в тюрьме. Женщины также оставили своего кумира. Он был им больше не нужен без своей красоты, сверхмужественной силы, потенции и денег. И вот он, постаревший Казанова, становится шпионом инквизиции, мошенником и нищим.
Последние годы своей жизни Казанова провел в Дуксе, где был библиотекарем графа Вильдштейна. Здесь же он написал свои знаменитые на весь мир мемуары, большая часть которых — 12 томов, изданных впервые в Париже, — переведена на многие языки, в том числе и на русский (Спб., 1895). В них с исключительной яркостью обрисована картина жизни высших слоев общества Западной Европы в XVIII столетии.
Мы предлагаем вниманию наших читателей несколько отрывков из «Записок Джиакомо Казановы о его пребывании в России» (1765–1766), которые были подготовлены и опубликованы на русском языке в журнале «Русская старина» в 1874 году Д. Д. Рябининым. Эти Записки обладают несомненными достоинствами: в них есть меткие характеристики некоторых явлений русской жизни и живая обрисовка отдельных личностей.
Въезд в Россию и приключение на границе. — Прибытие в Митаву. — Герцог Бирон и бал у него. — Знакомство в Риге с его сыном Карлом. — Приезд в Петербург. — Французы-гувернеры из лакеев.
(Казанова ехал в Россию из Англии через Пруссию, где представлялся королю Фридриху II, который обошелся с ним несколько небрежно. Авантюрист, поистратившийся в Лондоне, не мог поправить в Берлине своих расстроенных дел, почему продолжал путешествие весьма скромно и налегке; при въезде же в варварскую Московию, «страну гостеприимства и подобострастия», путешественник вдруг оперяется и принимает вид большого барина):
«…Прусский фельдмаршал Левальд, кенигсбергский губернатор, к которому я имел рекомендательное письмо, при прощальном моем посещении дал мне такое же письмо в Ригу на имя г. Воейкова. До сих пор я ехал в публичном экипаже; но перед въездом в русскую империю почувствовал, что мне следует появиться там в виде знатного господина, и потому нанял себе четвероместную карету, шестернею. На границе какой-то незнакомец останавливает мой экипаж, приглашая меня оплатить пошлинами ввозимые мною товары. Я ему отвечаю словами греческого мудреца (увы! на этот раз вполне подходящими ко мне): «все мое со мною». Но он все-таки настаивает на требовании вскрыть мои чемоданы. Я приказываю кучеру погонять вперед; незнакомец не пускает, и мой кучер, полагая, что мы имеем дело с таможенным досмотрщиком, не смеет трогаться далее. Тогда я выскакиваю из кареты с пистолетом в одной руке и с тростью в другой. Незнакомец угадывает мои намерения и пускается бежать со всех ног. Со мною был слуга, родом из Лотарингии, не сдвинувшийся с места в продолжении всей этой сцены, несмотря на горячие мои внушения. Увидя, что дело кончилось, он мне сказал:
— «Я хотел предоставить вам, сударь, всю честь победы, которую вы одержали».
Мой въезд в Митаву произвел впечатление. Содержатели гостиниц почтительно мне кланялись, как бы приглашая остановиться у них. Кучер привез меня прямо в великолепный отель, насупротив герцогского дворца. После расплаты с кучером у меня осталось на лицо всего три червонца!
На другой день утром я представился камергеру Кейзерлингу с письмом барона Трейделя. Г-жа Кейзерлинг оставила меня завтракать. Нам подавала шоколад молодая полька, прехорошенькая собой. Я имел время налюбоваться этой мадонной, которая, с потупленными глазами, с подносом в руке, неподвижно стояла подле меня. Вдруг мне приходит в голову мысль, порядочно шальная в моем положении. Я вынимаю из жилета последние свои три червонца и, отдавая назад выпитую чашку красавице, ловко опускаю их на ее поднос. После завтрака г. Кейзерлинг уехал и, возвратясь, сказал, что видел герцогиню курляндскую, которая приглашает меня на бал нынешнего вечера. Это приглашение смутило меня; я вежливо отклонил его, сославшись на неимение зимнего костюма. В самом деле, тогда наступил уже октябрь, а у меня было только тафтяное платье.