— Хоть сейчас, коли хотите, — и вздумай вы набрать себе целый гарем, так стоит лишь молвить одно слово; в красивых девушках недостатка здесь нет.
…На другой день утром мы с Зиновьевым опять направились туда; я отдал своему спутнику сто рублей, и мы вошли в избу. Предложение, которое от моего имени заявил хозяину Зиновьев, привело доброго человека в немой восторг и удивление. Он стал на колена и сотворил молитву святому Николаю, потом дал благословение дочке и сказал ей несколько слов на ухо; девочка, посмотрев на меня с улыбкой, проговорила: «Охотно»…
Зиновьев выложил сто рублей на стол; отец взял их и передал дочери, которая тотчас вручила деньги своей матери. Покупной договор был подписан всеми присутствовавшими; мои слуга и кучер вместо рукоприкладства поставили на акте кресты, после чего я посадил в карету свою покупку, одетую в грубое сукно, без чулок и рубашки.
…Я одел ее в платье французского покроя. Однажды я повел ее, наряженную таким образом, в публичную баню, где 50 или 60 человек обоего пола, голых как ладонь, мылись себе, не обращая ни на кого внимания и полагая, вероятно, что и на них никто не смотрит. Происходило ли это от недостатка стыдливости или от избытка первобытной невинности нравов — представляю угадать читателю.
…Кажется, эта девушка (Заира) сильно привязалась ко мне и вот отчего: во-первых, потому, что я всегда обедал с нею за одним столом, что очень ее трогало; во-вторых, за то, что я иногда ее водил к ее родителям, — льгота, которой рабы редко пользуются от своих господ; а наконец, если уже все высказать, так и за то, что я, время от времени, поколачивал ее палкой — действие, общераспространенное в России, но большей частью применяемое без толку. Этот обычай, не всегда удовлетворительный в своем практическом приложении, в принципе превосходен, как местная насущная необходимость. От русских ничего не добьешься путем убеждений, коих и понимать они, кажется, неспособны; словами от них не сделаешь ровно ничего, а колотушками — все что угодно. Побитый раб всегда так рассуждает: «барин мой мог бы прогнать меня долой, да не сделал этого; следовательно, он хочет держать меня при себе, потому что любит; итак, мое дело любить его и служить ему усердно»…
Пора теперь сказать о моей поездке в Москву, бывшей в исходе мая…
Москва. — Отношение старой столицы к новой. — Московское радушие и барское хлебосольство. — Отсутствие щепетильности. — Любезность дам. — Опять Петербург… — Чужестранные ловцы счастья. — Братья Лунины… — Отъезд автора из России в Варшаву…
В Москве я остановился в очень хорошей гостинице. После обеда, особенно для меня необходимого с дороги, я взял извозчичью карету и отправился развозить рекомендательные письма, в числе четырех или пяти, полученных мною от разных особ. Промежутки между этими визитами дали мне время показать Москву моей Заирочке. Она была очень любознательна и приходила в восторг от каждого здания; для меня же в этой прогулке памятно одно лишь обстоятельство: неумолкаемый звон колоколов, терзавший ухо. На следующий день мне отдали все визиты, сделанные мною накануне. Каждый звал меня обедать вместе с моей питомицей. Г. Демидов в особенности был внимателен к ней и ко мне. Я должен сказать, чтобы оправдать эту любезность. Во всех обществах, куда я ее возил, раздавался постоянно хор похвал уменью ее держать себя, грациозности и красоте. Мне было очень приятно, что никто не хлопотал разведывать, точно ли она моя воспитанница или просто любовница и служанка. В этом отношении русские самый нещепетильный народ в мире и практическая их философия достойна высокоцивилизованных наций.
Кто Москвы не видал, тот не видал России, и кто знает русских только по Петербургу, тот не знает русских чистой России. На жителей новой столицы здесь смотрят как на чужеземцев. Истинною столицею русских будет еще надолго матушка-Москва. К Петербургу относится с неприязнью и отвращением старый москвич, который, при удобном случае, не прочь провозгласить против этой новой столицы приговор Катона старшего за счет Карфагена. Оба эти города — соперники между собой не вследствие только различий в их местном положении и назначении: их рознят еще и другие причины, причины религиозные и политические. Москва тянет назад, к давно прошедшему: это город преданий и воспоминаний, город царей, отродье Азии, с изумлением видящее себя в Европе. Я во всем подметил здесь этот характер, и он-то придает городу своеобразную физиономию. В течение недели я обозрел все: церкви, памятники, фабрики, библиотеки. Эти последние составлены весьма плохо, потому что население, претендующее на неподвижность, любить книги не умеет. Что до здешнего общества, то оно мне показалось приличнее петербургского и более цивилизованным. Московские дамы отличаются любезностью. Они ввели в моду премилый обычай, который желательно бы распространить и в других краях, а именно: довольно чужестранцу поцеловать у них руку, чтоб они тотчас же подставили и ротик для поцелуя. Не сочту, сколько хорошеньких ручек я спешил расцеловать в течение первой недели моего пребывания. Стол здесь всегда изобильный, но услуживают за столом беспорядочно и неловко. Москва — единственный город в мире, где богатые люди держат открытый стол в полном смысле слова. Не требуется особого приглашения со стороны хозяина дома, а достаточно быть с ним знакомым, чтобы разделять с ним трапезу. Часто случается, что друг дома зовет туда с собой многих собственных знакомых и их принимают точно так же, как и всех прочих. Если приехавший гость не застанет обеда, тотчас же для него нарочно опять накрывают на стол. Нет примера, чтобы русский намекнул, что вы опоздали пожаловать; к подобной невежливости он окончательно не сроден. В Москве круглые сутки идет стряпня на кухне. Повара там в частных домах заняты не менее, чем их собратья в парижских ресторанах, и хозяева столь далеко простирают чувство радушия, что считают себя как бы обязанными лично подчивать своих гостей за каждою трапезой, что иногда следует, без перерыва, вплоть до самой ночи. Я никогда не решился бы жить своим домом в Москве; это было бы слишком накладно и для моего кармана, и для здоровья.