В то время вести в Петербурге тайную политическую агентуру было делом нелегким, притом и сама политика русского двора ставила немало препятствий успешным действиям Дугласа и его помощника.
Хотя еще Петр Великий сближался с государствами Западной Европы по некоторым международным вопросам, но, собственно, только при императрице Елизавете Петровне Россия впервые с большим весом и уже окончательно вступила в семью европейских держав. Примкнув своими восточными и северными рубежами к местностям, лежащим вне Европы, и достаточно обеспечив свои западные и южные границы от Швеции, Польши и Турции и живя в добром согласии с Пруссией и Австрией, петербургский кабинет в отношении Западной Европы, как казалось ему, совершенно закончил программу своей внешней деятельности. Римско-немецкий император Карл VI, последний мужской представитель габсбургского дома, добившись от императрицы Анны Ивановны гарантии своей, так называемой «прагматической санкции», в силу которой владения габсбургского дома переходили к его дочери Марии-Терезии, открыл тем самым России прямую дорогу к вмешательству в европейские дела. Первым толчком к этому был сделан со стороны Англии, которая хотела установить самые тесные отношения с Россией. Со своей стороны, и Фридрих II подумывал о том же.
При таком положении дел умер император Карл VI. Известие об этом пришло в Петербург через несколько дней после смерти императрицы Анны Ивановны. Это последнее событие вдохнуло во Фридриха II решимость начать войну с Австрией, не обеспечив себя даже нейтралитетом России. Он рассчитывал на то, что с воцарением малолетнего государя Ивана Антоновича русское правительство будет слишком занято своими внутренними делами для того, чтобы оно могло энергично вмешаться в войну между Австрией и Пруссией.
Неожиданное воцарение Елизаветы Петровны не повлияло со стороны России на положение дел в Европе. Новая императрица была совершенно равнодушна к начавшейся войне между этими странами. Из близких к ней людей Лесток был за Францию, а граф Бестужев-Рюмин за Англию, т. е. за ее союзницу Австрию. В результате нерешительности петербургского кабинета Россия не приняла никакого фактического участия в войне за австрийское наследство, хотя впоследствии в числе других держав в 1748 году подписала мирный договор в Ахене, утвердивший за Марией-Терезией все области, оставленные ей в наследство ее отцом, за исключением лишь Силезии, завоеванной Фридрихом Великим.
Хотя ахенский мир и водворил спокойствие в Европе, но все очень хорошо понимали непрочность этого спокойствия, а потому английский и французский кабинеты старались заручиться поддержкой России. Англия, при содействии Бестужева-Рюмина, утвердила в Петербурге свое влияние, которое с каждым днем становилось все сильнее. Франция не могла равнодушно смотреть на это, однако она вследствие поступков де-ла-Шетарди и Шатле не имела никаких средств предпринять что-либо в свою пользу при дворе императрицы Елизаветы Петровны. Доступ французских дипломатических агентов в Петербурге сделался невозможным. Соглядатаи Бестужева зорко сторожили их на самой границе. Поэтому Дуглас и д’Еон могли пробраться туда только самым замысловатым способом.
Несколько ранее их, также в 1755 году, приехал в Петербург и английский посланник кавалер Вилльямс Генбюри. Надо полагать, что до дипломатических кругов доходили смутные слухи о посольстве Дугласа и д’Еона, потому что, несмотря на всю таинственность, которой оно было покрыто, в Париже разнеслась молва о посылке д’Еона в Россию под видом девицы. Со своей стороны, австрийский посланник в Петербурге пытался проведать о цели приезда Дугласа и успел своими расспросами поставить в тупик поверенного Людовика XV, который на вопрос посла, что он намерен делать в России, отвечал, что он приехал туда по совету врачей, предписавших ему для поддержания здоровья пребывание в холодном климате.