С назначением Дугласа и д’Еона в Петербург прежняя русская политика быстро изменилась. Заключенный с Англией договор, несмотря на все протесты графа Бестужева-Рюмина, был уничтожен. Императрица открыто приняла сторону Австрии против Пруссии и восьмидесятитысячная армия, расположенная в Лифляндии и Курляндии для подкрепления Англии и Пруссии, неожиданно получила повеление соединиться с войсками Марии-Терезии и Людовика XV для начала военных действий против короля прусского.
Выступая против австро-французско-русского союза, Рюмин, как ловкий дипломат, успел выдвинуть вперед одно весьма щекотливое обстоятельство, поколебавшее даже волю самой императрицы. Он стал доказывать, что означенный союз противоречит и прежней, и будущей политике России. В подтверждение этого он указывал на то, что Австрия и Франция были постоянными защитниками Турции и что теперь Россия, вступая в союз с этими двумя державами, тем самым налагает на себя обязательство поддерживать дружественные отношения со своими исконными врагами — турками. Венский кабинет сумел вывернуться из того затруднительного положения, в которое он был поставлен протестом Бестужева-Рюмина. Из Вены поспешили сообщить в Петербург, что императрица Мария-Терезия готова заключить с Россией безусловный оборонительный и наступательный союз, применение которого может относиться и к Турции. Что же касается Франции, то версальский кабинет посмотрел на это дело иначе. Он не хотел отказаться от своего покровительства Турции, и для переговоров по этому вопросу в Петербург был отправлен чрезвычайным послом маркиз де-л’Опиталь.
Его отправка ко двору императрицы Елизаветы Петровны не только не поколебала значения д’Еона как самостоятельного тайного агента, облеченного особым доверием короля, но даже, напротив, дала новый повод к подтверждению такого доверия, потому что д’Еону предписано было не сообщать маркизу о Своей тайной переписке с королем. Вдобавок к этому д’Еон был сделан как бы главным наблюдателем за действиями вновь назначенного посла. Из инструкций, данных де-л’Опиталю, следовало, что Людовик XV настоятельно требует, чтобы в заключаемом им с Россией союзе не было допущено никакой оговорки насчет Турции с тем, чтобы Франция сохранила в отношениях с ней полную свободу действий. Ввиду этого требования, с одной стороны, а также ввиду упорства России, требовавшей положительного заявления насчет Турции, Дуглас придумал среднюю меру — не делать союз Франции с Россией обязательным в отношении Турции, но ограничиться тем, чтобы составленная касательно этого особая статья оставалась в глубочайшей тайне.
Таким двоедушием в Версале были крайне недовольны. Из этого затруднительного положения вывел Дугласа его помощник — д’Еон. По его словам, он и Иван Иванович Шувалов употребили все свое влияние на императрицу для противодействия Бестужеву, и спорный вопрос был решен в пользу требования Франции. Турция была гарантирована от возможных для нее вредных последствий русско-французского союза тем, что о ней не было сделано в договоре никакого упоминания, и, следовательно, прежние к ней отношения Франции не изменились нисколько. Нельзя сказать, в какой именно степени содействовал этому д’Еон, но несомненно, что влияние его при дворе императрицы было значительно. Это доказывается письмом Дугласа, написанным 24 мая 1757 года министру иностранных дел Франции Рулье, в котором он писал следующее: «В тот момент, когда г. д’Еон готов был уехать, канцлер пригласил его к себе, чтобы проститься с ним и вручить ему знак благоволения, оказываемого Ее Величеством, а также, чтобы выразить удовольствие императрицы за образ его действий». Дуглас при этом разрешил д’Еону принять с выражением почтительной благодарности все, что будет предложено ему, и канцлер передал ему от имени императрицы 300 червонцев, сопровождая этот подарок самыми лестными отзывами насчет д’Еона.
На этот раз д’Еон уезжал из Петербурга с тем, чтобы доставить в Версаль подписанный императрицей договор, а также и план кампании против Пруссии, составленный в Петербурге. Копию с этого плана он завез в Вену для маршала д’Этре. Людовик XV был чрезвычайно доволен д’Еоном и за услуги, оказанные им в России, пожаловал ему чин драгунского поручика и золотую табакерку со своим портретом, осыпанную бриллиантами.