— Ни с места! Стойте, где стоите! — теперь она держала пистолет двумя руками.
— Убьет еще, пожалуй! — пронеслось в голове у Нарышкина.
— Здравствуйте, Настенька! — стараясь придать голосу как можно больше радушия, сказал Нарышкин. (Он упорно пытался сообразить, что ему делать дальше). — Хотите немного коньяку?
— Не стоит!
— Хорошо тут у вас!.. Пока мы за одним пароходом приглядывали, вы на другой перебрались… Гляжу, обставились…
«Она успеет выстрелить раньше, чем я смогу вырвать пистолет», — думал Нарышкин, продолжая натянуто улыбаться.
— А помните, как славно провели мы с Вами время в усадьбе Вашего, так сказать, батюшки? — не придумав ничего лучшего, пробормотал Сергей, переминаясь с ноги на ногу. — Мне кажется, я Вам тогда был симпатичен… Да и Вы, признаться, произвели на меня изрядное впечатление.
— Полноте, сударь! — «Настенька» театрально и зло засмеялась, обнажая красивые зубки. — Как Вы могли мне понравиться? Вы же сущий медведь! Ни манер в Вас, ни изящества. Лев Казимирович верно говорит…
— Уж и не знаю, как теперь к Вам обращаться? — багровея от ярости, но все еще пытаясь потянуть время, поинтересовался Сергей. — К Вам и Вашему негодяю — «папеньке». Как, кстати, его драгоценное здоровье?
— Это Вам знать уже ни к чему! — нервно ответила «Настенька» и взвела курок. — Ни к чему знать, потому что сейчас Вы умрете!
— Убьете меня, как убили беднягу капитана… там, в Нижнем…
— Этот пропойца сунул свой нос туда, куда ему не следовало. Впрочем, Вы тоже!
Продолжая играть роль роковой женщины, она снова неестественно засмеялась и слегка прищурилась, прицеливаясь.
«Хороша чертовка!», — успел подумать Нарышкин, ожидая выстрела и чувствуя, что внутри у него все холодеет.
Однако выстрела не последовало. Вместо него раздался тупой удар. «Настенька» выкатила глаза, странно улыбнулась и повалилась на пол, выронив пистолет. Позади нее, сжимая в руках канделябр, стоял дядька Терентий.
С мостика послышались приближающиеся голоса.
— Ходу, сударик мой! — воскликнул дядька. — Сейчас здесь будут! Не отобьемся! Их тут что тараканов!
Нарышкин заметался по каюте, затем сгреб со стола Трещинского какие-то бумаги, шагнул к двери, переступив через распростертое тело актрисы.
— Убил что ли ты ее?
— Никак нет. Я ее легонько канделяброй приласкал. Жива будет! Оклемается! — бросил через плечо Терентий. — Давайте бумаги ваши сюда! Мешок тут у меня! Я на камбуз заглянул, прихватил, что под руку попалось!
По трапу «Костромы» уже гремели сапоги. Нарышкин и Терентий метнулись темным коридором к корме. Старый моряк прыгнул в воду первым. Принял брошенный Сергеем мешок и поплыл от парохода прочь, гребя одной рукой. По палубе загрохотало сразу несколько пар ног. Раздались выстрелы.
«Гроза морей» схватил висевший на корме фонарь и бросил его в Волгу. Напоследок выбросив протуберанец света, тот с шипением скрылся в волнах. Стало совсем темно. Сергей перемахнул через борт и, шумно хлопнувшись в воду, поплыл к берегу что есть силы, молотя руками и ногами. Несколько пуль шлепнуло по воде неподалеку от него. Внезапная боль обожгла плечо.
— Задели! — понял Нарышкин и почувствовал под ногами песчаное дно. Скрипя зубами от боли, он выбрался на берег. Пригибаясь, побежал к темнеющей на песке кучке одежды.
Пароход осветился огнями. Выстрелы с него хлопали часто, но пули пролетали теперь над головой и, срезая ветки деревьев, с чавканьем входили в стволы.
— Шлюпку спускают! — сообщил Терентий, подхватывая белье и обувь в охапку. — Побегли, сударь! Опосля оденемся!
Они бегом обогнули остров, и скоро впереди из тумана показалось яркое пятно костра.
Огонь разметали, залили водой. Впопыхах погрузились на шлюп и, оттолкнувшись от берега, поплыли в тумане, увлекаемые течением реки.
— В аккурат успели! — сказал Терентий, указывая на удаляющуюся песчаную косу, по которой сновали светлячки факелов и фонарей.
— Быстро они хватились! — заметил Нарышкин, морщась от боли и чувствуя, что рукав рубахи прилипает к телу.
Осмотреть его рану удалось, только когда остров оказался далеко позади. До этого огня не зажигали. Дядька осмотрел рану, перевязал и сообщил, что пуля прошла навылет.
— Заживет, как на собаке, сударь! Вы не сумлевайтесь! — бодро заявил он и перекрестил барина. — Знать, в рубашке родились!
— Переменить ее, однако, не мешает, — тихо сказала Катерина. — Дайте, я утром постираю.
Отужинали захваченной на камбузе парохода провизией. Окорок, балык и ржаной хлеб показались отменно вкусными.