И дело тут отнюдь не в архитектуре. Просто так случается в долгом путешествии. Скажем, ты, сладко потягиваясь и зевая, выглядываешь ранним утром из окна своего экипажа… А экипаж проезжает в это время обычный заштатный городишко. Ничего особенного — речка, забор, колокольня…
Но то ли ты хорошо выспался и встал с правильной ноги, то ли сытно и вкусно поел давеча в придорожном трактире, и это все наилучшим образом переварилось в желудке, то ли просто у тебя с утра хорошее настроение…Черт его ведает! Но вдруг ты понимаешь, что городишко этот заштатный тебе нравится. Нравится!!!
И речка, в которой плещутся грязные утки, блестит как-то по-особенному приветливо. И серый забор с навалившейся на него сиренью мил. И даже торчащая пугалом среди стаи галок облупленная колоколенка отчего-то кажется такой величественной, что так и тянет стащить с головы шапку и перекрестить лоб.
А бывает, что ты просыпаешься таким же точно утром. Солнышко встает, птички щебечут, дорога убегает из-под колес… Но что-то не так. Не так! Вот ведь, кажется, и выспался, почти не отлежав себе конечности, и живот не сильно бурчит после вчерашнего, и вообще, все как будто бы не совсем плохо. А вот поди ты. Выглядываешь в окно и видишь в нем тот же набор компонентов: речку, колокольню, забор… Ты рассматриваешь все это с минуту-другую, а потом неожиданно для самого себя произносишь: «Тьфу!», зашториваешь окно и, закрыв глаза, пытаешься снова уснуть.
Проезжая Курск, Нарышкин плевать на его красоты не стал. Он оглядел достопримечательности, во всяком случае, те из них, которые открывались взору из окна дилижанса, и слегка зевнул. На переправе через реку Сейм зевнул во второй раз.
— Город как город, — подумал «Гроза морей» и, когда экипаж подкатил к гостинице, зевнул в третий.
Гостиница была ни то ни се, желтое здание в два этажа с подъездом, окнами и крышей… Да, еще трубы на крыше и вывеска. Все.
Сергей слегка оживился только тогда, когда оглядел предоставленный ему во втором этаже заведения номер, половину которого занимала колонна. Могучая колонна антично-губернского стиля перла прямо из свежеокрашенного дощатого пола и расцветала под потолком гигантской ионической капителью. Она выглядела здесь столь же нелепо, как нелепо выглядел бы баобаб, перенесенный, скажем, в дачную оранжерею.
— Что это? — обнимая взглядом исполина, спросил Нарышкин.
— Нумеров на всех не хватало-с, — обстоятельно объяснил коридорный. — Вот мы и пристроились. Балкон снаружи кирпичом заклали, чтоб снутря площадей под жилье больше стало. А колонна по хвасаду шла. Что ж ее теперь ломать, красоту такую?!
— Разумно, — согласился Нарышкин. — А почему здесь три кровати?
— Так это съезд был земской, — ответил коридорный, стараясь незаметно достать из-под стола пару пустых бутылок.
— Послушай, любезный, — спросил Сергей, — а что у вас здесь есть такого…ну…такого особенного что ли?
— В смысле девок? — глаза коридорного мигом приобрели глубину и ясность.
— Нет…не то, чтобы…
— Пойла-с?
— Нет… не угадываешь, — Нарышкин подыскивал нужное слово. — Ну, такого, чего у других нет, а у вас — есть. Понял?
На круглом лице служителя отобразился сложный мыслительный процесс. В наступившей тишине стало слышно, как что-то движется внутри его головы, скрипит половицами, хлопает невидимыми дверями, отворяет ящики памяти.
Все это происходило довольно долго, и Сергей стал скучать. Он хотел, было, уже отозвать назад свой вопрос, но тут рот коридорного распахнулся.
— Как же, сударь, соловьи у нас выдающие!
— А ведь и верно! — согласился «Гроза морей». — Как я мог запамятовать!
Лицо коридорного сразу обрело значительность. Кустистые брови взлетели вверх.
— Быть в Курске, сударь, и не услыхать наших певческих соловьев никак невозможно-с. Вы опосля всю жисть казниться станете-с!
Чтобы избежать пожизненных мук совести, Сергей и Иоганн Карлович потащились с раннего утра караулить знаменитых пернатых вокалистов в мокрый от росы сад. Оба изрядно продрогли и промочили ноги, но ничего похожего на соловьиную трель так и услышали. Они уже собирались вернуться в гостиницу и, чертыхаясь, продирались сквозь кусты, как вдруг неожиданно сад оживила похожая на звон серебряного колокольчика, замысловатая птичья трель.