— Играйте на все, — шипел вошедший в азарт Моня. — Таки не нужно сидеть одной попой на два базара!
— Ступай, отдохни! — огрызнулся Нарышкин.
— Тоже мене прынц! — с обидой пробормотал Моня. — Гордый, как тая жяба!
— Ставлю все на «зеро»! — неожиданно для самого себя объявил Сергей. Подошел инспектор зала и с интересом принялся наблюдать за происходящим.
— Вы ставите на «зеро»… все? — с легкой дрожью в голосе переспросил Жоржик, косясь на инспектора. Рыбьи глаза его слегка округлились.
— Ставлю, — кивнул побледневший Нарышкин.
— Принято! — громко сказал инспектор, самолично крутя колесо.
Дрогнувшая рука крупье выронила шарик, и все то бесконечно длинное время, покуда он танцевал между цифрами, Нарышкин покрывался испариной. Наконец, слегка покачавшись, шарик остановился на зеленом поле, в середине которого красовались… два ноля.
Зрители ахнули, Моня взвыл.
— «Двойное зеро»! — объявил инспектор, загребая лопаткой фишки Сергея.
— Позвольте, как же так, моя ставка должна была выиграть! — воскликнул Нарышкин, хватая инспектора за руку.
— Вы на «зеро» ставили, а тут, извольте видеть — двойное! — ухмыльнулся тот, пытаясь выдернуть руку. — Пустите, сударь! Да, что Вы, в самом деле!
— Откудова двойное! — взвился Брейман, не управившись с эмоциями. — Ты что обещал, лярва! Зарезал! Как есть зарезал! Укокошил без ножика!
Он уцепился за жилетку Жоржика, пытаясь дотянуться до горла разом побледневшего крупье.
— Ну гляди, сволота, щас у тебе в грызле зубов убавится!
Оба покатились под стол, при этом Брейман нещадно тузил своего знакомца коленками.
— Шоб у тебя заместо палец гангрены повырастали! — рычал он. — Ляжь ровно, погань, я щас тебе буду изображать каннибала!
— Полиция! — в свой черед закричал инспектор, которому Нарышкин пытался скормить свои фишки. Он каким-то образом вывернулся, схватил Сергея за волосы, и в руках у него остался черный флибустьерский парик, приобретенный у лучшего в Одессе куафера Ля Виньота.
— Они жулики! — давясь фишками, заорал инспектор. — Хватайте их!
От соседнего стола отделились два амбала и с интересом уставились на разоблаченного Нарышкина.
— Дывись, Петро! Сдается мене, что ето той мусью, ше на Арбузной гавани пузырь запущать собирался! — густым басом сказал один из них, и в казино сразу стало тихо.
— Чтоб мене! Господин воздухоплаватель! — отозвался второй. — Он, как видно, решил за то, шоб поиграть в наши кровью заработанные ассигнации! Видать, не придумал ничего интереснее, чем просто навсегда зажмуриться.
— А вон и Моньчик тут! Ступай Моня до нас!
Оба детины, раздвигая толпу, двинулись к горе-игрокам, но тут Нарышкин, затрубив, как раненый африканский слон, ухватился за игральный стол и, понатужившись, опрокинул его. Бывшие на зеленом сукне фишки, деньги и даже драгоценности — все это полетело под ноги зрителей. Толпа вокруг стола тут же смешалась. Кто-то кинулся подбирать монеты, кто-то бросился за фишками, остальной доселе мирно глазеющий на игру народ принялся воинственно вопить и с удовольствием бить друг дружку по физиономии. С пышным звоном на паркет посыпалось большое зеркало, в которое кто-то метнул фикусом. Мимо уха Нарышкина просвистел пущенный, будто копье, биллиардный кий и врезался в домовину настенных часов, насмерть убив кукушку или того, кто вместо нее там обитал…
— Ливеруемся! — завопил Моня, оставляя в покое недодушенного, насмерть перепуганного Жоржика и поспешно суя за пазуху разлетевшиеся, словно листья, ассигнации.
Пользуясь суматохой, раздавая направо-налево пинки и зуботычины, Нарышкин с Моней выползли из общей свалки и под жизнерадостную трель полицейской дудки рванули из казино вон.
— Сюдой! — Моня дернул Нарышкина за рукав.
Они кинулись в лабиринт одесских двориков, пахнущих помоями и таранью, мокрым бельем и пыльными каштанами.
— Хорошо поиграли, — хмуро заметил на бегу Моня. — Аж гай шумит!
Нарышкин, шумно сопя и не прекращая ходу, навесил Брейману хорошую затрещину, отчего тот еле удержался на ногах.
— Вот тебе твой «хороший гешефт», скотина! — запыхавшись, выдавил он.
Глава пятая
НЕ ПОМИНАЙТЕ ЛИХОМ!
«Тотчас дым, стремившийся подняться, но, не могущий проникнуть сквозь металл, стал толкать сосуды вверх и таким образом поднял с ними и человека»
Двор ланжероновой мызы был окружен народом. Окрестные обыватели, грузчики с гавани, торговки рыбой и всякая мелкая босота норовили заглянуть в щели забора, повиснуть на покосившихся воротах, забраться на деревья. Предметом общего любопытства и острых споров была похожая на огромный кабачок, раздувшаяся до неприличия оболочка дирижабля, повисшего над разобранной крышей мастерской.