— Молодец в лавке при прилавке! — хмуро буркнул Сергей, помогая сразу ставшей покорной Катерине влезть в корзину.
— Дывись, бабоньки: и девка с ими, — ахнули за воротами. — Совсем страмоту потеряла!
— А что ж, видать без женского полу не один огурец кверху не подымется!
— Ты хоть знаешь, как этой штукой управляют? — спросил Нарышкин у немца, задирая голову и с сомнением глядя на огромную, нависшую над двором оболочку.
— Я немного понимайт, — пожал плечами Заубер, перелезая через борт гондолы.
— О, майн гот! — добавил он и, несмотря на то, что был лютеранином, перекрестил себя православным троеперстием.
Немец запустил двигатель, работающий на светильном газе, открыл какие-то клапаны, и дирижабль, еще пуще раздувшись, на добрую сажень оторвался от земли. Зрители восхищенно ахнули.
— Ой, вэй! — заорал молчавший доселе Брейман. — Вы что, оставите мене на растерзание етим волчкам?! Как делать гешефт — так вместе, а как подыхай ни за что, так один Моня, с нашим удовольствием!
Он ухватился за волочившийся по земле фал и потянул дирижабль на себя. Однако махина уже рвалась вверх, и родственник инженера, смешно дрыгая ногами, повис в воздухе.
— Возьмем его? — спросил Нарышкин у Заубера.
— Аппарат слишком тяжелый, — с сомнением ответил немец, ковыряясь с двигателем. — Мы все иметь шанс упасть!
— Черт с ним! Возьмем! — махнул рукой Сергей. — Не оставлять же его и впрямь кредиторам! Общими усилиями судорожно болтавшегося на конце фала Моню затащили в корзину, и он повалился на ее дно, словно тюк с мануфактурой.
— Вай-мэ! — запричитал Брейман, едва отдышавшись. — Издрасьте вам, нашел пятый угол!
Заубер высыпал немного песка из балластного мешка, и дирижабль стал подниматься быстрее.
Освободившийся фал еще какое то время поскакал по пыльному двору, взъерошил кроны яблонь и приветливо помахал задравшей головы толпе обывателей, как бы прощаясь с землей, но вскоре сильный порыв ветра потянул дирижабль вверх, словно мячик подбросил его в небо и неумолимо понес над землей. Двор стал быстро уменьшаться в размерах, люди внизу сделались не больше мизинца, а потом и того меньше. По каракулевым папахам каштанов, соломенным и черепичным крышам домов заскользила вытянутая веретенообразная тень и поползла в сторону гавани. Нарышкин посмотрел вокруг и поразился открывающейся красоте. Впереди была безбрежная морская синева. Позади раскинулась утопающая в зелени акаций и каштанов Одесса. Внизу — не больше ракитового листа — силуэты многочисленных «дубков», заполнивших арбузную гавань.
Наверху сила ветра совсем не ощущалась, здесь было тихо, и воздухоплавателям показалось, что аппарат просто висит в воздухе.
Только пляшущая на волнах тень и удаляющийся берег говорили о том, что дирижабль движется. Выглянувший из гондолы Моня смертельно побледнел и запричитал, тряся Заубера за плечо.
— Ой-вэй, поворачивай! Нам же всем здесь придет кадухис!
Он опустился на четвереньки и забился в угол корзины.
— Как в…вы себе понимаете, этот мотлох с…способен долететь до К. константинополя? — спросил он, выбивая зубами чечетку.
Никто ему не ответил. Воздухоплаватели тревожно озирались вокруг, стараясь свыкнуться с новой обстановкой.
— Пяченый-то жидок, кажись, резонт говорит! — зашипел Степан на ухо Терентию. — Как есть, накроемся мы все одной кадушкой! Вот такой, значит, нам леестр выйдет!
— Будет тебе мозоль на душу натирать! — с раздражением отмахнулся дядька, у которого разыгралась рана. — Не пропадем! А еврейчик этот — он и у турка на колу тетю встретит. Помяни мое слово!
Терентий — один из немногих, кто чувствовал себя в гондоле аппарата как в своей тарелке. Сергею было неуютно в плывущей по воздуху зыбкой соломенной корзине, а, кроме того, его слегка подташнивало от непривычного отсутствия твердой земли под ногами. Степан, по-видимому, руководимый тем же чувством, со стонами принялся травить за борт. Катерина, заботливо придерживала его за полу, и весь вид ее служил явным и живым укором Нарышкину. Заубер был слишком сосредоточен на поведении пресловутых катенарных подвесок, чтобы чувствовать что-то, кроме напряжения. Лоб его был мокрым от пота.
— Не имейте беспокоиться, — заметив озабоченность немца, попытался утешить его Терентий. — Канат надежный! Манильской. Я покудова эти самые подвески крепил да узлы плел, семь потов с себя спустил. Прямо как на флоте в прежние времена…
Выглянув из корзины, дядька приложил ладонь козырьком ко лбу и осмотрелся.