— Вы знать, что такое Истанбул? — говорил небритый, темный от загара и пыли «дервиш» своим товарищам, поправляя сползшее на нос penz nez. — По-гречески это слово означать «истимполис», то есть «к городу». Когда встречаться двое странник, один спрашивать другого: «Куда ты идешь?» А тот отвечать: «Истимполис, к городу».
— Ну и когда мы до него допехаем? — поинтересовался, вытирая пот, Гроза морей. — Сколько топаем, а это Ваше «истимполе» еще не начиналось.
Шли они, действительно, уже двое суток. Передвижение сильно затрудняла жара, поэтому пытались больше идти ночью. Днем отсыпались на кладбищах, стараясь меньше попадаться на глаза местному населению. В последний раз, правда, в облюбованной Нарышкиным гробнице — то ли воина, павшего за веру, то ли какого-то имама — нашелся обитатель. Это был донельзя оборванный, худой турок — по виду дервиш, — принявшийся громко верещать и потрясать кулаками, требуя освободить помещение.
Уставший от жары Нарышкин языком жестов объяснил нищекормливому «конкуренту», что тот не прав и выставил его вон.
— Сделай вид, шеб мы тебя долго искали, — посоветовал из-за спины Сергея расхрабрившийся Брейман.
С провиантом трудностей не было. Иоганн каждый раз приносил из встреченных на пути селений котомку с провизией. На еду здесь стоило только глаз положить, как весьма расположенные к дервишам турки молили принять ее в дар.
Верблюжатина Нарышкину почему-то не понравилась, и он всякий раз требовал от Заубера, чтобы тот принес молодого барашка.
— И халвы больше не бери, — морщился расханжившийся Гроза морей. — У меня от этой липкой дряни рот склеился еще в Нижнем!
— Эх, расстегайчика бы сейчас, да под рюмочку холодненькой! — мечтал он. — Кажется, все бы сейчас отдал за то, чтобы посидеть в трактире где-нибудь на берегу Оки. И чтоб сиренью пахло, колокола бы к вечерне звонили, а внизу на реке небольшой пароходик колесами шелестел!
— А я мечтать сидеть в Кенигсберг, в маленький подвальный ресторанчик. Кушать свинина на ребрышках и пить светлый, прусский пиво, — вставил Заубер и облизнул сухие потрескавшиеся губы.
Однако вокруг была жара, дорожная пыль да сама дорога, которая по мере приближения к Стамбулу становилась разве что шире.
За оставленным позади поворотом неожиданно возник гул, топот и воинственные крики. Из облака рыжей пыли вынырнули с десяток оборванцев под предводительством давешнего кладбищенского знакомца.
— Ба, да это никак наш приятель из гробницы! — улыбнулся Гроза морей, вглядываясь в клубок пестрых, грязных одежд. — Пришел восстанавливать статус-кво!
— Кого? — не понял Моня, заходя за спину Нарышкину. — Сдается мине, ше нам хотят на полном серьезе набросать лишней красоты на лицо.
Толпа яростно шумела, впереди всех бесновался, потрясая в воздухе клюкой, худой турок.
— Чего они, сударь, хочут? — тревожно поинтересовался Степан.
— Нас они хотят, Степа! — пояснил Нарышкин, оценивающе глядя на конкурентов.
В воздухе просвистел камень и больно стукнул Сергея в плечо.
— Ах вот оно как! — взревел Гроза морей и ринулся в самую гущу турок, награждая ударами всех, кто стоял на его пути.
— Ату их, православные! — подхватил Терентий и, несмотря на то, что рана, полученная в Одессе, еще не зажила, ухватил увесистый сук и, действуя им как палицей, врубился в толпу. Иоганн Карлович последовал за ним и, с неожиданной ловкостью выбив у одного из нищебродов клюку, принялся довольно успешно фехтовать ею, отражая нападения визжащих, словно стая павианов, дервишей. Как всегда хуже всех пришлось Степану. Пока он шарил глазами в поисках орудия защиты, метко пущенный камень угодил ему в лоб. Покружившись для порядку на месте, Степан опустился на четвереньки и с причитаньями отполз к обочине. На лбу его мгновенно поспела огромная шишка, а глаза как-то сами собой скатились к переносице.
Звуковое сопровождение побоища взял на себя Брейман, который, приняв грозный вид и перебегая с место на место, принялся кричать:
— Иоганн, заходи справа! Нацепил на нос цейсы и ничего не видишь! Справа бери его, справа, тебе говорю!
— Что, шмындрики, зубы жмут?! — воинственно вопрошал он турок. — А ну, ты, длинный, иди сюдой! Приведите его скорее до меня, я буду делать с него форшмак! Нет, лучше возьму нож и зарежу его насовсем! Искромсаю насмерть топором! Дайте ж мне топор, щас здесь случится расчленение!