Авантюристы

Когда попали в старый город, солнце уже выкатывалось из-за крыш. Стамбул наполнялся разноголосьем, шумом и суетой, чтобы потом, после знойного дня, усталым и довольным отвалиться на мягкие подушки диванов и вновь предаться сладкой лени вечернего спокойствия. Открывались всевозможные мелкие лавчонки, кондитерские подслащивали утренний воздух медом и корицей. Груженые товаром ослики покорно семенили на рынок, а разносчики уже во всю галдели, предлагая всем желающим жареные каштаны, напитки и лакомства. Кричали чайки, стайки турчанок в разноцветных чадрах, словно бабочки в коконах, неторопливо вились по мощеной дороге по направлению к базару, скользя мимо высоких резных городских оград, мимо домов, увитых плющом и виноградом, мимо особняков, прячущихся среди деревьев, чьи раскидистые кроны бросали густую тень на пыльные каменные мостовые. Слышно было, как загорелый усатый точильщик с тележкой, переходя от улицы к улице, громким голосом оповещал горожан о своих услугах.

Чумазые чистильщики обуви уже расположились на своих скамеечках, ожидая прохожих. Жители города наполняли кофейни, в которых дымились и позвякивали на серебряных подносах миниатюрные тюльпановые чашечки, а гостей угощали анисовой ракы, долмой, халвой и лукумом. Мужчины в фесках, развалясь на плетеных стульях, чинно потягивали свои напитки или склонялись над нардами…

— И все же надо попробывайт, я уже переводить манускрипт, — втягивая ароматы свежесваренного кофе, говорил Заубер. — Это есть византийский стих. В нем находиться отгадка! Я запомнить его наизусть!

Иоганн Карлович приостановился и, щурясь на солнце, принялся нараспев читать древние вирши. Если отбросить произношение, с которым Заубер с помощью Терентия пытался бороться, то стихи звучали так:

Они в стальных доспехах, в чешуе кольчужной,
Пропахшие вином и луком, конским потом.
С крестами на груди, но не с крестами в сердце,
И угрожают нам своим оружьем.
Они как варвары Дары Святые не приемлют,
Для них они — добыча в жаркой битве, да и только,
Которую, схватив нечистыми руками,
Кладут в мешок и зарывают в землю.
И это лучшее, быть может, что осталось
Сокровищам Святых Реликвий Византии.
Они возьмут и станут пить из кубка,
В котором кровь Его по капле собиралась,
Хмельную брагу, и своим блудницам
Прикроют наготу покровами Пречистой.
Погрязших в ереси и блуде иерархов
Венчать венцом терновым дерзко станут,
Но под шипы подкладывая войлок,
Чтоб боль им враз не исказила лица
И обнажила сущность их стремлений
Все изничтожить и креста частицы
Пустить в своем безумстве на лучины,
Склоняя перед дьяволом колени.
А если копие им достается в руки,
То реки крови христиан прольются,
И тьма египетская сменит свет небесный,
Жизнь человека обрекая мукам.
Так скрой же Истину Живую от позора,
От разграбленья спрячь, укрой надежно.
Пусть варвары потешатся обманом —
Не будет в этом верному укора.
Когда ж минуют времена лихие
И в алтарях опять зажгутся свечи,
И светлые затеплятся молитвы,
Верни на место все Дары Святые.
Для этого спустись во мрак на западе от скачек,
Там тысяча и дерево одно стоят на кронах друг у друга;
В срединной роще, как войдешь, сочти деревья
От крайнего по восемь влево, вправо,
На этом поле, сам с собой играя,
На третий ряд бойцов своих сдвигая.
И если конница противника к царю поскачет дважды,
Ее слоном ты грозно должен встретить.
Свети свечой: в том месте будет рыба,
Под ней сокровища ты обретешь однажды.

— Ну и где находятся эти тысяча и одно дерево, да еще и на кронах друг у друга? Околесица какая-то. И что значит «конница к царю поскачет дважды»? Белиберда! Чистая надуванция. Может быть, ты неверно перевел? — возмутился Гроза морей.

— О-о найн! — с оттенком трагизма воскликнул Заубер, будто обманутый муж в немецкой опере. — Мне казаться, я все правильно понимайт, я тут весь день ломаль над этим свой голова… и сломаль!

Иоганн Карлович патетически ткнул перстом в гущу пыльных черепичных крыш. — Там, на западе от скакачка, вы понимать?

Он не очень убедительно изобразил жокея, причмокнув губами и ударив себя по ляжке воображаемым хлыстом.

— Биржа извозчиков? Контора дилижансов? Ипподром! — догадался, наконец, Нарышкин.

— О да, это место называться «гипподром». На западе от него находится цистерна Филоксена! — немец радостно, как младенец, заулыбался.