— Отличная работа, — подумал Сергей, глядя на поблескивающий клинок.
— Ну и как будем биться? — спросил он.
Эфенди картинно сбросил халат, обнажив крепкий, мускулистый, сплошь поросший седой шерстью торс, и остался в одних шароварах и феске.
Он смерил противника с головы до ног и бросил несколько фраз по-французски, из которых Нарышкин понял, что биться предложено до смерти одного из участников поединка.
— Гладиатор, твою мать! — выругался Сергей, снимая китель и оставаясь в сорочке.
— Ангард! Аллах хай! — зычно крикнул кадиаскер и ринулся в бой.
Бился он напористо, чувствовалась прекрасная школа. Нарышкин, решивший поначалу поддаваться, вынужден был отступать и уйти в глухую оборону.
Уже в первую минуту боя острая шпага эфенди прочертила красный след на рукаве Сергея. Двор вельможи, наблюдавший за поединком, взорвался криками одобрения.
Гроза морей зарычал и принялся яростно вертеть оружием, пытаясь отразить петушиные наскоки и выпады престарелого дуэлянта. Делал это Нарышкин не так умело, и единственное, что могло спасти его, — то скорость движений и преимущество в возрасте. В бытность свою в армии, Сергей слыл недурным бойцом на саблях и эспадронах, но шпагой владел много хуже. Ему пришлось туго, очень туго. Вскоре еще одна легкая рана заалела у него на плече. Еще миг — Нарышкин едва успел увернуться, как шпага соперника со свистом рассекла воздух рядом с его головой и сбила висящий на ветке фонарь. На площадке стало темнее, и эфенди выхватил из рук слуги факел. Сергей невольно залюбовался своим противником. В пляшущем свете пламени сын Аллаха был поистине подобен разъяренному льву.
«А ведь проткнет, пожалуй, чертов янычар! Так и помрешь не за понюшку табака», — подумал Нарышкин, тоже хватая факел. Неожиданно, глядя сквозь танцующее пламя, он увидел в толпе дворни сжавшую руки, натянутую как струна Катерину, и это придало ему силы.
«Ладно, гад, сейчас я тебе Синоп устрою!», — мысленно пообещал Сергей и принялся яростно контратаковать, размахивая при этом одновременно и шпагой и факелом.
Эфенди не ожидал такого идущего против всяких правил фехтования напора и вынужден был отступить. Турок прогнулся назад, отражая яростные удары шпаги Сергея, и вдруг охнул, громко воскликнул: «А-а, шайтан!» и, выронив оружие, схватился за поясницу.
С воплями и причитаниями к поединщику подбежали жены.
— Что с ним такое? — удивленно спросил Нарышкин, опуская шпагу и подходя к компаньонам.
— Прострелило болезного, — обрадовано отозвался Терентий.
— Это есть «радикулит», — выразился Заубер по-ученому.
Так неожиданно начавшийся смертельный поединок внезапно и довольно нелепо закончился. Смущенного, скрюченного эфенди под руки увели жены во главе с Мадиной. Все четверо членов товарищества «Нарышкин & К» стояли в плотном кольце свирепых слуг с недвусмысленными выражениями физиономий.
— Живым не дамся, — решил Сергей, сжимая рукоять шпаги и стараясь заслонить собой компаньонов.
Гудящая как улей толпа надвинулась ближе, но тут вмешался толстый евнух, который, бесцеремонно расталкивая слуг, протиснулся к Сергею и неожиданно для последнего склонился перед ним в поклоне настолько глубоком, насколько позволял его изрядно выпирающий живот.
Обернувшись к слугам, он отдал им приказание, и вмиг из враждебной ставшая доброжелательной толпа расступилась. Чьи-то проворные руки потянулись к Терентию и Зауберу, и веревки, опутывающие обоих, упали в траву.
Евнух прочирикал что-то по-своему, заискивающе глядя в глаза Нарышкину.
— Что он там лопочет? — спросил Сергей, все еще тяжело дыша после поединка.
— Эфенди отпускает всех нас с девушкой на четыре сторона, — перевел Заубер. — Шпага должен остаться у Вас, Серьожа, как подарок от его хозяина за храбрость!
Глава десятая
СОКРОВИЩА ЦИСТЕРНЫ ФИЛОКСЕНА
«Но горе тому, кто захочет однажды
Проникнуть к святыне, смертною жаждой
Страстей самовластных прибой и отлив
В сердце мятущемся не покорив!»
Город горел, наполняя улицы удушливым дымом. Бран, с окровавленной секирой в руке шел по скользким от крови каменным плитам, ведущим от дворца Буколеон к Ипподрому. Он шел, нагнув голову, словно борзая, взявшая верный след, и его ноздри трепетали от запаха крови, смешанного с гарью. Нужно было, во что бы то ни стало попасть на ипподром раньше рыцарей Пьера де Брешэля. Бран знал, кого он там встретит, и готовился к этой встрече. Он знал. Это была не его война, но упустить все выгоды, которые она сулила, означало быть глупцом. Бран глупцом не был.