— У вдовы клянчить денег неудобно, — посетовал Нарышкин, — но если и даст, то придется опять как-то выкручиваться. А это мне уже совсем не с руки, да и Катерину жалко. Я ж не султан какой-либо, чтобы двух баб по очередке пользовать.
Дядька деликатно обошел женскую тему.
— Тут, сударь, Моня наш объявился. Я покамест попа разыскивал, этого хитрована и повстречал. Земляков он тут сыскал. С ними уже и коммерцию обтяпал…
— А-а, я говорил, что Брейман и у турка на колу землячков себе найдет! Ну и что он, процветает? — заинтересовался Гроза морей.
— Он тут недалече. Чудодейственной землицей с могилы басурманского праведника торгует. Говорит, враз исцеляет от бесплодия и всяческих напастей. И бабы, и мужики здешние в охотку берут.
— Что, и впрямь помогает?
— Если бы! Так, слюногонка одна, — отмахнулся Терентий, скривив губы. — Да уж больно баклан этот складно втирает. Я, было, сам едва попробовать не покусился.
— Земли что ли? — хмыкнул Сергей. — Что-то ты крутишь! К чему ты мне Моню сватаешь?
— Я так думаю, что надоть к нему на откормление пойти, — поделился соображениями дядька.
— Ты что ж это, старый черт, совсем ожидовить нас хочешь? Я и так жалею, что с жульем этим связался, честь свою дворянскую замарал!.. …Едва не замарал, — слегка конфузясь, поправился Нарышкин.
— Что ж с ними поделаешь! Криво рак выступает, да иначе не знает, — резонно сказал Терентий. — Зато этот финтерлей темноголовый уже собирается контрабандой в Одессу ворочаться! И нам домой пора, а то видит бог — сгинем тут на чужбине.
Старый моряк кивнул на могильные плиты, тянущиеся вдоль дороги.
Сергей еще раз оглянулся на остатки товарищества, бредущие с кладбища. Катерина отстала и шла теперь рядом с немцем, который деликатно поддерживал ее под локоть.
— Ну что ж, — пробормотал Нарышкин, — денег нет, а есть хочется… Веди нас к евреям, что ли…
Пока Сергей пил вино в греческих тавернах, Заубер и Терентий обследовали подземелья Стамбула, а Катерина «томилась» в турецкой неволе, Моня Брейман развел бурную деятельность. Впрочем, иной он и не знал, ибо все, что ни делал, выходило бурливо, кипуче и имело шумные, не всегда приятные последствия.
Для начала Моньчик прошелся по городу, потерся на рынках, а затем отправился в Балат — еврейское гетто турецкой столицы. Жители района говорили на ладино, представлявшем из себя средневековое кастильское наречие с вкраплениями идиш и турецкого. Что и говорить, тарабарщина для непосвященного человека это была редкостная, и, тем не менее, Моня быстро нашел с аборигенами общий язык. Недолго думая, он заявился в синагогу Ахрида, кафедра которой была устроена в виде корабельного носа. Коренные жители Балата считали, что это нос одной из галер Баязеда, на которых изгнанные из Испании евреи добирались в Константинополь. Впрочем, были и такие, которые свято верили, что кафедра не что иное, как нос самого Ноева ковчега.
Вопросы веры и привели Моню в Балат.
К еврейскому счастью Бреймана, в саду синагоги как раз праздновалась свадьба, и, по его собственному выражению, «люди уже шуршали столом». Один почтенный балатский лавочник выдавал свою дочь за сына другого не менее почтенного торговца. К слову, все торговцы здесь считали себя почтенными или стремились таковыми стать.
Поскольку в Балате мирно уживались сразу четыре конфессии, то на торжество к евреям собрались и греки, и армяне, и мусульмане. То есть налицо было полное собрание нужных людей.
Коммерческая идея Мони, обдуманная еще в бытность его «паломником», базировалась на вере, надежде и любви. За основу была взята вера в то, что земля с могилы мусульманского святого способна исцелять от бесплодия женщин и наделять способностью к продлению рода мужчин. У людей приобретших атласные мешочки с могильным прахом должна была появляться надежда на то, что все так и получится, и любовный пыл не будет растрачен зря.
Идея была настолько хороша, что Моне удалось растолковать свой план даже на пальцах и плохом идише. Там же, в саду у синагоги, была составлена компания, не имевшая официального названия, но ее заинтересованными пайщиками стали Шлёма — лавочник, выдавший дочь замуж, и его соседи — рек и армянин.
Поскольку предприятие изначально попахивало шариатским судом, то в число официальных представителей стамбульские компаньоны войти не пожелали, и весь риск Моня брал на себя. На небольшой капиталец, предоставленный интернациональным сообществом, он снял лавчонку и принялся усиленно распространять слухи о чудодейственном средстве. Одновременно шустрый еврей организовал местное производство симпатичных атласных мешочков. Разумеется, наполнять их содержимое землей с настоящей могилы святого никто не собирался. А вот пыли на улицах Стамбула было предостаточно…