«Хороша! — в который раз, подумал Нарышкин. — Однако и впрямь, что-то делать надо. Проклятой вдове, хотя лишний шум и не нужен, но в этом случае лучше все-таки убраться от греха подальше…».
— Буди отца, Катерина, — он кивнул на Степана, свернувшегося калачиком на полу у выложенной голландской плиткою печки.
Вскоре Терентий принес из дворницкой продукты и быстро соорудил нехитрый завтрак.
— Аглая Тихоновна шибко ругаются, — вздохнул Терентий, собирая на стол. — Велели и мне, чтоб с якоря снимался! Выметайся, мол, вместе со своим барином, говорит. Что ж делать-то будем, Сергей Валерианович? — он печально посмотрел по сторонам, вздохнул и достал из котомки бутыль хлебного. — Последняя осталась… Изволите видеть! А квартирку-то жаль, хорошая была квартирка.
— Брось, Терентий, причитать, — цыкнул на него Нарышкин. — Пусть старая ведьма подавится конурой своей. Ничего, что-нибудь придумаем! Ну, налетай, соколы, — он кивнул, приглашая к столу всю компанию.
— Давай, Степан, буйны головы на место поставим! А то моя где-то далече обретается.
— Сергей Валерианович, а как же насчет уговора давешнего… неужто, запамятовали? — Степан вопрошающе посмотрел на барина.
— Какой уговор?
— Ну, как же, давеча… ведь сговорились мы с Вами, — Степан заерзал на стуле, покосившись на Терентия и Катерину.
— А-а-а… — протянул Нарышкин. — Как же, помню. Я тебе десятую часть обещал.
Степан едва не подавился куском вареного картофеля.
— Как же, помилуйте… мы же так не уговаривались!
— Ладно, шучу я! — засмеялся Нарышкин. Его голова возвращалась на насиженное место — хлебный пенник подействовал. — Уговор есть уговор! Все одно шкуру еще неубитого медведя делим… Сколько там у нас капиталу осталось, Терентий?
Дядька склонился над ухом Нарышкина и шепнул:
— Сотенная, сударь… Ну еще «беленькая» у меня припрятана. Все что имеем…
— Не густо! Сто двадцать пять! Черт! — Нарышкин почесал вихры. — А сколько мы должны-то?
— Извольте. За квартиру сто пятьдесят, да за дрова осьмнадцать. Водовозу я отдал, прачке тож, винной лавке заплатил, а то там грозились не отпускать. Итого, получается… получается опять же сто пятьдесят… с маленьким хвостиком. — Терентий посмотрел на барина взглядом, в котором явственно читалось сострадание.
Нарышкин вскочил, заходил из угла в угол, как делал всегда, когда испытывал сильное возбуждение.
— Черт бы побрал все эти «маленькие хвостики»! Отдать весь долг вдове мы не сможем! У нас ничего не останется, так? Она, поди, будет довольна уже тем, что я съеду. С другой стороны, не отдать совсем — значит себя обесчестить! Скажи-ка, дядька Терентий, можем ли мы поступиться дворянской честью и не заплатить вдове?
— Воля ваша, Сергей Валерианович, — Терентий пожал плечами.
— С другой стороны, если не дать ей совсем ничего, пожалуй, все-таки она может позвать квартального, так, Терентий?
— Воля ее, — кивнул головой Терентий, убирая со стола посуду.
— А в нашем положении квартальный нам без надобности, так, Степа?
— Точно так! — быстро согласился Степан.
— Сделаем вот как: дадим этой старой каналье рублей тридцать. С нее хватит, тем более что она своим вчерашним поведением опорочила купеческое сословие. Будет рада и этому. Что у нас остается? Восемнадцать за дрова и тридцать хозяйке, в остатке, если не ошибаюсь… пятьдесят два… да еще четвертной… выходит — семьдесят семь рублей. Все равно маловато!
Нарышкин вздохнул, продолжая расхаживать по квартире. Вся горемычная компания внимательно следила за его перемещениями, поворачивая головы из стороны в сторону по мере движения барина — от окна к входной двери, от кресла — к печи с изразцами.
— Семьдесят семь рублей — это даже как-то не звучит. Округлим эту сумму до семидесяти. Получается в остатке — семь рублей! Вот на них, на эти семь рублей я и буду думать, где нам достать деньги на поездку, — лицо Нарышкина озарилось широкой улыбкой. — Ты вот что, Терентий, голубчик, ступай в лавку и принеси нам чего-нибудь на эту мелочь. Там, я помню, было кагорское в сорок копеек ценой. Так ты захвати бутылок… пару-тройку. Дрянь винцо, конечно, ну да чего уж там… И возьми, пожалуй, конфектов каких-нибудь Катерине, или орехов… Да, и еще захвати бутылку Шато-Лафита. Оно там в целковый. Не пить же ей эту бурду за сорок копеек, в самом деле…
— Ну к чему Вы… зачем это, Сергей Валерианович? — Катерина вспыхнула румянцем.
— Бросьте, Катенька, мы тут с Вашим папашей такое дело затеваем — на великие тыщи! Что ж нам теперь из-за лишнего рубля скопидомиться? — подмигнул девушке Нарышкин.