— Барин, вернулись, а мы уж не чаяли!
— Что не чаяли, вижу, — буркнул Нарышкин и прошел в дом. Его шаги гулко отдались по комнатам.
— Да… — только и смог сказать Нарышкин, оценивая увиденное.
Паутина густо облепила потолки, обои отошли от стен, явно не доставало части мебели.
— Ну, и кто мне за это ответит? — задал риторический вопрос Сергей.
— Стало быть, как Петра Кузьмича схоронили, так и не стало тут над нами гламного. Людишки все поразбрелись, кто в город, кто куды. Один я остался за домом приглядывать, — пояснил старик и утер рукавом слезящиеся глаза.
— Ну, стало быть, спасибо тебе, Митрич.
— Позвольте, барин, ручку поцеловать! — пробормотал сторож, подслеповато щурясь и искательно шевеля мокрыми губами.
— Ну, полно, полно, — брезгливо отстранился Нарышкин. — Так ты говоришь, людишки в город подались?
— А что делать-то было, батюшка? Коров кормить и тех нечем стало. Порезали буренушек подчистую. Свиней покойник Петр Кузьмич на ярманке запродал. Птицу, какая оставалась, на поминках оприходовали. Конек Ваш, Бутефал[7] больно стар стал, как есть уездился, навроде меня, — Митрич шумно потянул носом внутрь себя проклюнувшиеся некстати сопли. — Кости уж собаки растащили, — добавил он, видимо, решив украсить свое повествование яркой деталью.
— Чего же им делать было, людишкам-то, взяли да и разошлись. Так-то, глядишь, сыты будут, а то — хоть волком вой…
— М-да… — протянул Нарышкин, покачивая головой и тоскливо оглядываясь вокруг. — Просрали имение, сволочи!
Митрич булькнул носом, смахнул очередную слезу и сказал несколько приободряясь:
— Ничего, вот вы, барин, слава Богу, возвернулись, теперь заживем!
— Бред какой-то… — пробормотал Сергей, по-видимому, не разделяя энтузиазма старого сторожа.
Вернувшийся с кухни Терентий только развел руками:
— Пусто на камбузе, сударь! Из припасов одни тараканы.
— А что, дед, выпить у нас тоже нет ничего? — уныло спросил Сергей, тяжело приваливаясь к дверному косяку. — Или тоже все подчистую оприходовали?
— Должно, есть, — встрепенулся старик. — В погребе осталось. Народ-то, он свойское пьет. От барского вина, говорят, дюже пучит.
— Уже окунались! — зло сказал Нарышкин и размазал ударом кулака зазевавшегося на стене таракана.
— Чтоб окунаться — такого не было, — заверил Митрич. — Грех, ведь, какой — а барское добро зариться… Отец Пантелиимон, тот, по совести сказать, прикладывался. Ему Петра Кузьмича отпевать, а мы сыскать его не можем. Нету и нету. Хорошо, догадались в погребе посмотреть. К слову, и птицу порезать — это он наказал. Помин души, говорит, дело святое.
— Ну что же, с отцом Пантелиимоном я еще потолкую, — пообещал Нарышкин и недвусмысленно усмехнулся.
Так за разговором со сторожем, переходя из комнаты в комнату, Нарышкин обнаружил, что в доме недостает шкафа старинной итальянской работы, кожаных кресел, трех пейзажей голландской школы и столового серебра в буфете.
Терентий, находившийся при барине, только всплескивал руками и приговаривал — Вот оно где — разорение литовское! Тати, как есть тати, грабители. Я помню, тут ваза стояла, а тут поднос серебра фунта в полтора. Барин, станового пристава вызывать надо и допрос учинить. А с тебя, старого черта, я сам шкуру спущу!
— Помилуйте, Терентий Иваныч, за что?
— Да ты смотри, что наделал-то, сторож неусыпный. Тут же, почитай, все самое ценное барское добро растащили.
— Как так растащили? Все, что было, то и цело!
— Что цело? Вот на энтом самом месте, — Терентий показал на светлое пятно на стене, — морской вид порта города Анстердама висел. Где он теперь?
— Знать не знаю, ведать не ведаю. А только как все еще при покойном управляющем заведено было, так все и осталось. Вот вам крест святой! — старик истово перекрестился и бухнулся Нарышкину в ноги, подняв облако пыли.
— Ну, полно, Митрич, вставай! — морщась и кашляя, велел Нарышкин.
— Так не пропали вещи-то. Петр Кузьмич, известно, кой-чего продал, чтобы Вам, то есть в Питембург, деньги посылать. А так все на месте.
— Ах вот оно что! Как же, как же! Видали мы этих денег. Вот старый болван! — бросил в сторону Нарышкин.
— Надо за становым посылать. Да разузнать, кто краденое скупал. Да в кандалы его и в Сибирь!
Степан, все время присутствующий при этой сцене, вздрогнул, скукожился и вполголоса пробормотал: — Сергей Валерианович, может, не надо пристава. Сами знаете, дело-то у нас какое.
— Наше дело само собой, а воровство в имении пресечь надо. Все растащили мерзавцы, — Нарышкин гневно сжал кулаки.