Глава пятая. «Я ДОЛГО БЫЛ ЛИБЕРАЛОМ…»
О, если бы те, кто его судил, видели саблинские конспекты трудов Ленина, Маркса, Плеханова… Как разительно не похожи они на обычные, школярски, бездумно переписанные у соседа с одной лишь целью — предъявить на экзаменах. По этим выпискам хорошо видно, как вызревала саблинская мысль, его решимость…
Из К. Маркса: «Нравственное государство предполагает в своих членах государственный образ мыслей, если даже они выступают в оппозиции; карающий за образ мыслей не есть закон, изданный государством для его граждан. Это закон одной партии против другой».
Из Ф. Дзержинского: «Мы, коммунисты, должны жить так, чтобы широчайшие массы трудящихся видели, что мы слуги народа, что победой революции и властью мы пользуемся не для себя, а для блага и счастья народа».
Из А. Блока: «Жить стоит только так, чтобы предъявить безмерные требования к жизни… верить не в то, чего нет на свете, а в то, что должно быть на свете; пусть сейчас этого нет и долго не будет. Но жизнь отдаст нам это, ибо она прекрасна».
Он изучал марксизм без поводыря-конвоира. Он общался с классиками напрямую — без наемных толкователей и высокооплачиваемых интерпретаторов. Он вошел в зону запретной мысли и читал то, чего не было в программе. Его Поэт вздыхал в те годы:
Валерий не только штудировал книги но и жадно расспрашивал о жизни всякого нового человека, с кем сводили его дела, служба, дорога, — будь то старый школьный товарищ, сосед по купе или водитель столичного такси.
— Не доведут тебя эти разговоры до добра! — печалилась жена. И как в воду смотрела.
Незадолго до поступления в академию, летом 1968 года, Саблин встретил в Горьком старого школьного друга Сергея Родионова. Посидели в ресторане. Поговорили. Поспорили. Валерий разоткровенничался. Объяснил приятелю, зачем поступает в политическую академию.
Мог ли он подумать, что однокашник не погнушается взять в руки перо и настрочить донос в политуправление Северного флота! Но именно так все и вышло. За двенадцать дней до отъезда в академию капитана 3-го ранга Саблина вызвал к себе член военного совета и долго задавал всякие каверзные вопросы. «Затем достал из ящика стола письмо, — как повествует о том Борискин, — и сказал, что, дескать, некий друг из Горького заявляет о подготовке Саблина к государственному перевороту».
Легко представить себе, что пережил в эти минуты Саблин. Но времена все же были иные, и 37-й год отстоял на тридцать лет в прошлом. Да и репутация у Родионова в КГБ была подмочена, поэтому особый отдел Северного флота отправил письмо на усмотрение контр-адмирала Сизова. Надо отдать должное члену военного совета. Он оказался человеком широких взглядов и большой смелости. Донос списал в архив, и капитан 3-го ранга Саблин отбыл в Москву на учебу.
Могу представить себе, какой выговор вкатили потом Сизову по партийной линии — «за утрату политической бдительности».
В. Саблин (из Обращения к экипажу, записанного на магнитную ленту):
«Я никогда не был высокого мнения о политработниках послевоенного времени, так как они, как правило, очень недалекие в рассуждениях, много думают о личном благе и мало о деле, бездельники и болтуны, иногда очень красивые болтуны, и они, как правило, не пользуются авторитетом среди личного состава. Учеба в академии утвердила меня, мое мнение в том. Окружение было очень плохое. Постоянные интриги, споры между собой, стремление выслужиться перед начальниками, склоки. Это — в основе. Хотя человек десять были порядочными, в определенных пределах, товарищами. Начальник факультета адмирал Горелкин поощрял такую обстановку среди слушателей, не терпел противоречащих, но умел очень возвышенно говорить о партийной принципиальности… Я, естественно, побаивался выходить на беседы с такими вопросами, так как можно было далеко зайти в споре и в итоге выйти из академии… К сожалению, в Москве я не видел щели хотя бы, в которую можно было высунуть голову, чтобы подышать свежим воздухом свободной мысли, чтобы где-то можно было высказать свои мысли, поговорить. Были попытки найти мыслящих людей вне академии. Год я вел группу партшколы на заводе «Динамо», пытался вызвать на откровенность некоторых рабочих. Но кто они — критикуют начальство заводское, порядки, но не более. Стал членом общества «Знание» от Краснопресненского райкома партии, ездил с лекциями по Москве… Чувствовал, когда читал лекции, отчуждение аудитории, когда говорил о цифрах пятилетки, призывах партии… Была встреча у меня с начальником цеха завода «Динамо» в домашней обстановке. Оказался мелким человеком… Пытался встретиться с поэтом Евтушенко. Мне нравится его гражданственная стихия. Но он уклонился от встречи, так как собирался улетать в Японию…»