…Вообще следствие по делу Саблина было несложным. Я гарантировал ему объективность, и все листы протоколов он подписал. Практически он ничего не скрывал… Никаких очных ставок не проводил — не было противоречивых показаний.
Его приносили из изолятора на носилках. Сначала ходил на костылях. Потом, по рекомендации врачей, его стали приносить на носилках. Вот там, в коридоре, — железная дверь лифта. Кабинет рядом, нести недалеко…
Да… Располагался в кресле полулежа-полусидя, чтобы не тревожить раненую ногу. Пили чай и говорили не только о том, кто за кем гонялся на корабле. Он был интересный собеседник. Я порой заслушивался. Начальник даже подтрунивал: «Смотри, он и тебя разагитирует». Ну, мне-то что, а вот генералу армии Епишеву, начальнику тогдашнего Главпура, спорить с ним трудновато было. Тот прилетел еще в Ригу, по горячим следам. В окружении политических генералов… Посмотреть на балтийского Шмидта.
«Ну что тебе, сынок, не хватало?! Чем тебя Советская власть обидела?» Саблин отвечал. И — как козырями — ленинскими цитатами крыл. Епишев ему так, а он: «А вот Ленин иначе думал!» И номер тома, страницу…
Епишев в шоке. Другие подходили, диспут продолжался в том же духе… Запас сведений и фактов по всяким ЧП и безобразиям у него огромный был. Умел расспрашивать матросов, возвращавшихся из отпусков.
По правилам ведения протокола требовалось крамольные мысли записывать в сослагательном наклонении: «Подследственный такой-то заявил, что в СССР якобы нет демократии». Боялись даже такой, «протокольной», пропаганды. А он — открытым текстом, в полный голос…
Хорошо держался. Иногда производил впечатление фанатика. Слишком тверд.
Кстати, психиатрическую экспертизу не проводили… Меня же настораживало то, что он верил в свое изначальное предназначение. Подчеркивал, что он в этой роли не случаен, что в прошлом веке был такой народоволец, участник покушения на Александра II, Николай Саблин. Застрелился в тридцать два года при аресте. И у Ленина одним из псевдонимов была фамилия Саблин.
Что еще?.. Пограничные катера перед бомбежкой ушли.
Пробоины в борту были…
Дело Саблина заканчивал не я, а мой коллега. Меня срочно направили в Тбилиси по поводу взрывов там…
Уголовное дело сначала возбудили против четырнадцати человек. Но не хотели создавать перед очередным съездом КПСС видимость большой подпольной организации. Плохой сюрприз съезду. Поэтому судите только двоих: Саблина и Шеина.
Нет, я на суде не был. И «вышку» Саблину никак не ожидал. Даже расстроился, знаете ли…
Есть в гибели Саблина своя загадка. Из самого последнего его письма видно, что и он никак не ожидал смертного приговора. Кем-то очень обнадеженный, он просил родителей прислать теплые вещи и дорожные продукты. Это было в конце июля, а 3 августа — пуля в затылок.
Да, во все времена и на всех флотах захват военного корабля считался тягчайшим преступлением. Но в саблинском случае юристам было о чем поспорить: где провести границу между воинским преступлением и гражданским подвигом? Все-таки мирное время, не война… Не было и тяжких последствий. Если пролилась кровь, то только самого Саблина…
Я не юрист, не искушен в законотолковании, но не покидает меня сомнение: а не сработала ли и здесь Фемида с телефонной трубкой в руках вместо весов правосудия? Уж очень был напуган Сам саблинским выступлением. В официальных — секретных — документах прибегли к привычному эвфемизму. Мятеж на «Сторожевом» назвали «случаем неповиновения». Всего лишь на всего — случай… Так генсеку спокойнее…
В год гибели Саблина на экраны страны вышел фильм о Брежневе «Повесть о коммунисте». То было самое заурядное Зазеркалье. По одну сторону зеркала расстреливали коммуниста настоящего, по другую — примерял погоны со сталинского плеча коммунист, мягко говоря, липовый.
Смотреть этот кинопанегирик нас, офицеров подплава, заставили в организованном порядке. Ретивые устроители просмотра попытались воодушевить зал, чтоб спеть под занавес «Интернационал». Но зал безмолвствовал.
Глава девятая. ОТЗВУКИ ПОСЛЕДНЕГО ПАРАДА
История Саблина вызвала разные толки. Да, как офицер он не имел права покушаться на власть командира, самовольно вступать в управление кораблем… Но в том-то и дело, что Саблин был не просто офицером, он был политическим работником, комиссаром, представителем партии на корабле. И хотя он действовал в одиночку, на свой страх и риск, фактически он представлял те здоровые силы партии, которые спустя десять лет поведут страну к обновлению, к очищению, к демократии.