— До тебя еще дойдем, Иванов, — пообещал директор. — Потерпи немного. — Указал мне на них. — Вот полюбуйтесь: чудо двадцатого века. У обоих пятерки по физике — верят в привидения. Три дня назад пошли выслеживать. Ночью. В лесу. Разумеется, заблудились. Искали их всем поселком. Сколько людей пришлось оторвать от работы. К летчикам обращались за помощью.
Оба «чуда» донельзя опустили головы.
— Это Петька, — сказал школьник пониже. — Если бы он не побежал… Что я — Харлама боюсь?
— Врешь все, — не очень убедительно возразил высокий.
— Каково? Привидения! — сказал директор. — Ты, Вохминцев, может быть, и в бога веришь?
— Бога нет, — сказал школьник и шмыгнул носом.
— А что есть?
— Материя.
— Привидения — это очень интересно, — произнес я.
Директор изумленно уставился на меня. Он, видимо, обращался ко мне в чисто педагогических целях, как к взрослому, не ожидая никакого ответа.
— Простите, я что-то не припомню, — сказал он.
Я назвался. Директора это не обрадовало. Он смотрел недоверчиво.
— Вот мои документы, — я протянул удостоверение, где черным по белому было написано, что Соломенцев Игорь Игнатьевич является инспектором областного отдела народного образования.
— Что вы, зачем вы, я вам верю, — сказал директор, но удостоверение взял. Распорядился. — Иванов, Вохминцев, быстро на урок. Завтра — с родителями.
— Минутку, — остановил я извиняющимся голосом. — Это же так интересно — привидения. Я вот сколько живу, ни разу их не видел. Позвольте расспросить?
— Пожалуйста, — неохотно сказал директор. Ему явно не хотелось разбирать эту историю в присутствии инспектора облоно.
— Ребята, — сказал я. — Значит, вы видели привидение. Удивительно. И какое же оно собой?
Школьники переглянулись. Тот, что пониже, сказал!
— Известно какое… Синенькое.
Он вообще был посмелее.
— Синенькое. Светилось, значит?
— Да.
— И сильно светилось?
— Нет. Так — чуть-чуть, между деревьев. А когда по улице шло, то почти и не видно, — сказал школьник, впервые подняв лицо.
— Это что же, был скелет? — шепотом спросил я.
— Зачем скелет? — недоверчиво спросил школьник.
— Так уж положено привидению. Оно должно появляться в виде скелета, закованного в цепи — греметь ими и дико завывать.
Я подмигнул директору, но он моей шутки не принял — страдая, вытирал лоб платком.
— Ничего там не завывало, — решительно заявил низкий школьник. — Правда, Петька? — Петька кивнул. — Он тихо шел. А в лесу два раза застонал, жалобно так. Нормальный Харлам, только синенький.
— Кто? — не понял я.
— Харлам.
Директор неловко пояснил:
— Тут недалеко от поселка, километра четыре, стоит избушка. Харламов скит. Говорят, что лет двести назад там жил монах-отшельник — Харлам. Будто бы был страшный разбойник: купцов проверял на большой дороге, ну а потом, к старости, раскаялся, построил скит и ушел замаливать грехи. Оттого и зовется — Харламов скит. Говорят еще, что этот Харлам перед тем, как раскаяться, зарыл награбленное в землю, а где — не помнит. Вот теперь, после смерти, ходит, ищет зарытое. Чепуха, конечно. Но избушка в самом деле древняя — наполовину в землю ушла. Я так думаю, что ее промысловики поставили, еще до революции. А Харлама уже потом приплели.
— А ты как думаешь? — спросил я низенького школьника. Он упрямо дернул головой.
— Чего — думать. Харлам и есть. Ищет свое золото. — Директор хотел что-то сказать, даже открыл рот, но сдержался. — А мы с Петькой, значит, решили подсмотреть, где он золото спрятал, и, значит, выкопать.
Мне, вероятно, следовало немедленно разоблачить религиозный дурман, но я не был педагогом и поэтому спросил только:
— Страшно было ночью?
— Подумаешь, — сказал школьник. — Что я, Харлама боюсь, что ли? Это вот Петька.
— Ладно, идите, ребята…
Школьники обрадованно затопали к выходу, в дверях низкий обернулся:
— Пойдете Харлама выслеживать?
— Да вряд ли, зачем он мне, — сказал я.
— Не спугните его, — серьезно предупредил школьник. — Он всего боится. От нас с Петькой так и зачесал в другую сторону.
— Не спугну, — пообещал я. — Он когда выходит на промысел?
— Да в двенадцать.
— Каждый день?
— Когда неделю его нет. А когда дак каждый…
Дверь за школьниками закрылась, и директор развел руками:
— Откуда это? И ведь учатся оба неплохо. Занимаются в кружке — в авиамодельном…
— А вы в детстве никогда не искали кладов? — спросил я. — Вы не лазали по подвалам, по чердакам, не хотели обнаружить потайной ход к спрятанным сокровищам?
— Я в их возрасте уже работал, — сухо сказал директор. — Тогда была война. Я пошел на завод учеником слесаря. — Он спохватился. — Вы только не подумайте, что у нас запущена атеистическая работа. Напротив. И мы этот случай не оставим без внимания: проведем лекцию о суевериях… и… что-нибудь о космосе…
— Удостоверение, — напомнил я.
— Что? Ах, да! — директор вернул удостоверение, которое до сих пор вертел в руках. — Простите. Так что вас, собственно, интересует?
— Так сказать, вообще, — ответил я.
— Учебные планы?
— Да.
— Идеологическая, культмассовая работа?
— Разумеется.
— Факультативы?
— Конечно.
— Побываете на уроках?
— Хотелось бы.
Наверное, я отвечал как-то не так, потому что директор поглядывал на меня очень странно.
— Только месяц назад у нас была областная инспекция, — задумчиво сказал он. — Вадим Борисович остался доволен.
— Он болеет, — твердо сказал я, отсекая все вопросы о неведомом мне Вадиме Борисовиче.
— Опять печень, — посочувствовал директор.
— Да, печень.
— Или, кажется, сердце?
— Кажется, сердце, — уже несколько раздраженно сказал я.
Директор всплеснул руками.
— Впрочем, что я? Ведь у него обширнейшая язва желудка.
Не люблю, когда из меня делают идиота. Я демонстративно постучал удостоверением по столу.
— Ваше право, — сказал директор. — Чем мы займемся в первую очередь?
— Уроки.
Я чувствовал, что мало похожу на инспектора. Это и не удивительно: на подготовку легенды у меня была всего половина дня. Я едва успел зазубрить структуру облоно и некоторые общие принципы педагогики.
— Я могу говорить с вами откровенно? — вдруг спросил директор.
— Разумеется.
Он включил вентилятор, внимательно посмотрел на белый полупрозрачный круг и повернулся ко мне всем телом.
— Вас интересует учитель Зырянов?
Надеюсь, что на моем лице ничего не отразилось. Да, меня интересовал учитель Зырянов. Но директору не следовало знать об этом. Никому в поселке не следовало об этом знать.
— Я так и думал, — сказал директор. — В конце концов я буду жаловаться. Если сам Зырянов не будет, то буду я. Дайте же человеку спокойно работать. Ну да — он дает материал сверх программы. Много материала. Но вы посмотрите — его ученики берут грамоты на всех областных олимпиадах. А двое — даже на всесоюзной. Я понимаю, были времена, когда любое отклонение от программы… Я и сам… Но ведь все уже позади. В позапрошлом году Зырянов получил звание заслуженного учителя.
— Очень рад за него.
— А вы знаете, что его приглашали в Москву, на кафедру? Говорят, что его метод — это готовая докторская.
— Неужели?
— Отказался, — торжествующе сказал директор. — Не поехал ни в какую Москву. Потому что — Учитель. — Директор так и произнес это слово — с большой буквы. — Мы, конечно, все учителя, что там говорить, — он махнул рукой, — я, например, вот вы. Но Зырянов — именно Учитель. Вы слышали о Крапивине?
— Ну как же…
— Его ученик. А Дементьев, а Логачев, а Болдин…
Директор называл имена, не подозревая, что мне они прекрасно известны. Совсем недавно я тщательно изучил длинный список этих имен. Причем против каждого из них стояло очень высокое звание.
— Его ученики любят, — почему-то шепотом сказал директор. — Вы преподавали?
— Немного.
— Ну все равно. Это очень трудно, чтобы ученики любили. Меня, например, не любят. Честное слово. Меня только уважают, боятся, а его — любят.