Прогудел зуммер. Президент взял трубку, послушал.
— Давайте.
Загорелся экран на стене. Возникла уже знакомая картина: ракетный полигон, черные шахты, атомные головки, накрытые белым, шевелящимся одеялом.
— Пытаются отловить «птиц», — сказал президент.
— Птички, птички, — спотыкаясь на согласных, произнес военный министр.
— Всегда ненавидел птиц. У нас дома была канарейка. Однажды, когда все ушли, я свернул ей голову. Я тогда был маленький, — добавил он, подумав.
— Возьмите себя в руки, генерал, — очень холодно сказал советник.
Военный министр повернулся в его сторону, долго изучал, оказал горлом:
— Презираю, — и замолчал.
Президент смотрел на экран. Над полигоном появилась четверка легких вертолетов. Они несли мелкоячеистую металлическую сеть. Зависли над шахтами, поплыли вниз, на секунду коснулись земли и тут же прыгнули обратно. Сеть накрыла стаю.
«Птицы» на это никак не реагировали. Изображение застыло. Прошла минута. Стая взлетела. Сеть осталась лежать. Под ней ничего не было.
— Все? — спросил президент в селектор.
— Момент, сейчас дадим крупным планом, — сказал молодой голос.
Вернулся кадр: сеть на «птицах». Ячейки придвинулись — копошился белый шар с нелепыми короткими крыльями. Он прошел сквозь сеть, проволока разрезала его, но части слиплись — миг, и целая птица замахала культями, полетела.
Тот же молодой голос вдруг взволнованно сказал:
— Президент, они уходят.
— Что? — президент выпрямился.
— Они уходят. Случайное сообщение. Аргентинский траулер оказался в зоне. Экипаж видел их взлет. Четыре часа назад.
— Четыре часа! — крикнул президент.
— У нас нет кораблей в зоне, — на тон ниже сказал голос.
Над президентом кто-то стоял. Он поднял голову. Стоял военный министр. Он был застегнут на все пуговицы, тверд, молод.
— Запросите КС, — лязгнув голосом, сказал он.
Президент потянулся к спецсвязи, но, опережая его, на пульте зажглась лампочка, резкий голос произнес:
— Сообщение службы космического наблюдения. Четыре часа назад космический корабль неизвестной государственной принадлежности пересек орбиты спутников-наблюдателей и вышел в открытое пространство.
— Почему не доложили раньше? — подхлестываемый взглядом военного министра, яростно спросил президент.
— Корабль пеленгацией не фиксировался, — невозмутимо ответил голос. — Определили по косвенным признакам. Проверяла. В момент прохода орбит корабль выбросил спутник.
— Ну?!
— Спутник в течение трех часов ведет непрерывную передачу. Текст дешифрован. Слово профессору Лундквисту.
Сухой академический голос сказал:
— Здравствуйте, президент. Собственно, дешифровка не доставила особых трудностей. Язык очень прост. Нечто вроде вашего эсперанто. Создается впечатление, что он сознательно упрощен, чтобы была возможность использовать его в качестве универсального для различных языковых сообществ.
— Текст! — металлическим тоном сказал военный министр.
— Пожалуйста. Не расшифрованы лишь специальные термины. Значит, так… М…м…м… Всем кораблям Круга. Система звезды. — Дальше координаты. — Третья планета. Белковая жизнь. Разумная форма. — Дальше термин. — Техническая цивилизация. Первый ядерный уровень. Противостояние социальных систем. Контакт запрещен. Повтор. Противостояние социальных систем. Контакт запрещен. Кризис экологии. Полная очистка планеты. — Дальше термин. — Беспилотный аварийный корабль. — Дальше термин, предположительно, имя собственное. — Регулярная очистка каждые пятьдесят лет. Это все, президент. Дешифровать термины мы не сможем. Сообщение передается с интервалом в пять минут. У меня есть определенные соображения…
— Изложите их в письменной форме, — приказал военный министр. Выключил селектор.
Президент оглянулся на советника. Тот облизал сухие губы. Военный министр сверху вниз смотрел на них обоих.
— Все не так плохо, Гиф, — снисходительно сказал он. — У нас есть целых пятьдесят лет.
Учитель
Я расплатился с шофером. Он сунул деньги в карман, весело оскалился.
— Получайте ваш Неустрой. Если захотите выбраться, так вечером пойдет автобус. А то — до завтрашнего дня. — Сел поплотнее. Облепленный грязью грузовик прокрутил на месте колесами, бросил назад ошметья глины и тронулся, разделяя неимоверную лужу.
На другой стороне площади, справа от магазина, в тени под яблонями сидели на деревянной скамейке несколько женщин.
Обогнув лужу, я подошел к ним.
— А здравствуйте, товарищи колхозники.
— А здравствуйте, — охотно ответили женщины.
— Это что же, у вас церковь — действующая? — Я показал туда, где из густых садов выплеснулось к небу белое здание с широким синим куполом.
— Веруете? — с напускным участием сказала самая молодая. — Или попом к нам направили? Нам без батюшки, конечно, не прожить: прости, господи, сколько уж не исповедовалась, грехов-то, грехов…
— Будет, Мария, — сказала та, что постарше. — Человек невесть что подумает.
— Так он же интересуется.
— Я в основном по школьным делам, — сказал я. — А церковь — для разговора.
Тут магазин открылся, сразу стало людно, женщины заторопились.
— А школа, она вон там, справа от церкви, по улочке, — обернувшись в дверях, сказала молодая.
Я пошел мимо правления, свернул. Улица была широкая, пыльная. Аккуратные одноэтажные дома серого кирпича с белыми занавесками на окнах были окружены садами. Под глянцевыми листьями, сгибая ветви, наливались яблоки. Малина перемахивала через забор.
Я мог бы и не спрашивать дорогу. Деревню со странным именем Неустрой я знал наизусть. Позавчера оперативная группа под видом геодезистов сфотографировала ее вдоль и поперек. Окрестные леса в радиусе пятидесяти километров уже вторые сутки фиксировались авиаразведкой. Я ночь просидел над снимками и теперь мог идти с завязанными глазами.
Улица спускалась к деревянному мостику. На обкатанных камешках пенилась вода. Я как бы невзначай оглянулся. Из кустов вылезла сонная собака, через силу тявкнула на меня, легла мордой в толстую пыль. Слежки не было. Во всяком случае, явной. Да и глупо было бы ожидать, что станут следить за каждым приезжим. Оперативники, работавшие два дня, говорили, что на них никто не обращал внимания. Они вообще не заметили ничего подозрительного. Деревня как деревня — полторы сотни домов, четыреста жителей, клуб, школа.
Но еще вчера, перед самой моей заброской, утвердили план: блокировать область воинскими частями, высадить в ключевых пунктах десантные группы и сходящимися концентрическими кругами выйти на Неустрой.
От речки веяло сыростью. Ободранные жерди моста чуть подрагивали. Могучие лопухи, вздев малиновые цветы в колючках, победным потоком сбегали вниз. Под их широкими листьями, у самой воды, в тугой тишине трещали синие стрекозы. Я шевельнулся, и они исчезли.
Школа находилась на пригорке — белое здание с большими окнами. Я поднялся на второй этаж. Директор — полный, сурового вида мужчина с глубокими залысинами кивнул мне, качнув головой в сторону дивана. Сам он сидел за столом без пиджака, в рубашке с закатанными рукавами.
Перед ним, понурив стриженые головы, стояли два школьника пятого-шестого классов.
— Я слушаю, Вохминцев, — сказал директор.
Тот школьник, что пониже, еле слышно произнес:
— Мы пошли посмотреть…
— В час ночи, — уточнил директор. — Дальше.
— А он засветился.
— Кто «он»?
— Привидение.
— Ага, привидение, — директор выразительно посмотрел на меня.
— И Петька побежал, и я побежал…
— Врешь, это ты побежал, — сказал школьник повыше.