— Слышь, Авария, — прошептал с соседнего ряда Киселев, грубоватый парень со сросшимися на переносице бровями и оттого вечно хмурым лицом. — Правда, «Проходной двор» в МАДИ выступает?
Валерка кивнула.
— Во сколько?
— В семь.
— Ты пойдешь?
— Если черепа из дома выпустят.
Историчка глянула на них, но сделать замечание не решилась.
— Валер, — чуть слышно прошептала Лена, не поворачивая головы, — она на тебя смотрит…
— Ну и что? — громко спросила Валерка.
Лена испуганно сжалась.
— Необыкновенно хочется мороженого, — сказал Кирилл, рослый сосед Киселева. — К чему бы это вдруг?
— К смерти, — откликнулся с другого ряда Пухлый.
— А правда, сейчас бы граммчиков двести…
— Полкило.
— Кто больше?
— Во сколько перерыв в стекляшке? — спросила Валерка.
— В час.
Валерка глянула на часы и встала.
— Вера Николаевна! — прервала она историчку. — Можно вопрос?
— Вопросы в конце урока, — торопливо сказала та.
— Нет, серьезный вопрос: вы одобряете политику партии?
— В каком смысле? — напряглась историчка.
— Ну вот вам нравится то, что происходит? Ну, гласность, правду в газетах пишут…
— Что значит — нравится, не нравится, — строго сказала историчка. — Это курс партии.
— Да нет, я не о том. Вот вам, лично вам, все это нравится?
— А я себя не отделяю от партии.
— Интересная постановка вопроса, — поднялся Кирилл, как всегда рисуясь, как бы нехотя, через силу роняя слова, дирижируя себе сложенными щепотью пальцами. — То есть: вы признаете, что не имеете собственного мнения на происходящие в стране события? То есть являетесь слепым исполнителем чужой воли?
— Хватит демагогию разводить! — прикрикнула историчка. — Нахватались вершков и беретесь судить…
— При чем тут демагогия? — возмутился Кирилл. — Я логически развиваю вашу мысль.
— Я помню, вы нас на «Малую землю» водили, в театр, — сказала Валерка. — В четвертом классе. И заставляли наизусть учить.
— А я до сих пор помню. Почитать? — радостно предложил Пухлый.
— «Гениальное, эпохальное, историческое произведение!» — подхватил Киселев.
— Тогда все учили, не только вы, — беспомощно сказала историчка.
— Дело не в этом, — сказал Кирилл. — Вчера вы говорили одно, завтра будете утверждать другое. Так почему мы сегодня должны вам верить?
— Вотум недоверия! Кто за?
Тут и там поднялись руки.
— Выйдите из класса! — велела историчка.
— За что? — изумилась Валерка. — Мы что, молча должны слушать?
— Это не метод ведения дискуссии! — сказал Кирилл.
— А я с вами тут не дискутирую! — сорвалась на крик историчка. — Я урок веду! А вы мне мешаете! Выйдите отсюда!
— Ну-у, — Кирилл картинно развел руками. — Тогда извините, — он с видом оскорбленной добродетели направился к двери.
Следом потянулись остальные. За столами осталось всего человек восемь. Историчка, нервно теребя отворот платья, смотрела на уходящих.
— Ну? — жалко крикнула она. — Кто еще? Идите, идите! Я никого не держу!
В коридоре Валерка деловито выгребла из кармана мелочь:
— Давай, у кого сколько?
Гробить второй вечер подряд Валерка не собиралась. Она долго ждала, не свалит ли отец на дежурство, но черепа плотно засели на кухне.
Она накрасилась в комнате — густые черные тени до висков и яркие пятна румян, натянула куртку и кожаные браслеты и, придерживая на шее цепь, подкралась к двери.
Но мать бдительно пасла ее.
— Ку-уда!
— Гулять.
— Отгулялась! Садись есть!
— Не хочу! — буркнула Валерка.
— А то я тебя спрашивать буду! Сказала — садись!
Валерка, насупившись, прошла на кухню и села, демонстративно брякнув цепью.
— Накрасилась, как папуаска! — Мать поставила перед ней тарелку. Валерка отвернулась.
— Не сидела у воды без хлеба, — сказал дед.
— Ты сидел!
— Я сидел, — строго глянул сквозь очки дед. — И знаю, сколько кусок хлеба стоит!
— Сколько заказы твои стоят — знаешь!
— А ну цыц! — крикнула мать.
Валерка, презрительно скривившись, откинулась к стене и принялась напевать что-то забойное, отстукивая ритм по стулу.
Дед, поправив очки, снова поднес карандаш к исписанному мелкими цифирками листочку.
— Значит, на холодильники запись с начала месяца…
— Куда нам еще один? — сказал Николаев.