Трапс (как будто пробуждаясь). Я — убийца.
Симона. Торт, господа, кофе-мокко, коньяк 1893 года!
Пиле. Чудесно!
Адвокат. Какое несчастье! Еще один обвиняемый не выдержал, еще один сознался. Попробуйте их защищать! Лучше насладимся красотой этого часа, величием природы. Ветви буков шелестят за окном. Два часа ночи, праздник в «Медведе» кончается, там поют прощальную песню, звуки которой доносит сюда ветерок, слышите: «Наша жизнь стремительна, как дорога…»
Отдаленный хор мужских голосов.
Судья. Слово имеет защитник.
Адвокат. Я с большим удовольствием выслушал, уважаемые господа, обвинительную речь нашего прокурора и должен отдать должное его изобретательности. Смерть старого жулика Гигакса — несомненный факт. Мой клиент тяжело страдал от его деспотизма и постепенно испытывал к своему шефу все большую и большую антипатию. Конечно, он мечтал занять его место, никто этого не отрицает, но как можно столь необоснованно изображать смерть коммерсанта, страдавшего болезнью сердца, убийством?
Трапс. Но я же его убил!
Адвокат. Я не могу согласиться с обвиняемым, считаю его не способным на такое преступление и не признаю его виновным.
Трапс. Но я же виновен!
Адвокат. То, что он сознается в убийстве, так тонко придуманном нашим прокурором, психологически вполне объяснимо.
Трапс. Единственное объяснение — это то, что я совершил преступление.
Адвокат. Достаточно взглянуть на обвиняемого, чтобы убедиться в его простодушии. Он наслаждается нашим обществом, тем, как его здесь уважают, любят и даже восхищаются его красным «студебеккером». Поэтому и мысль о том, что он совершил образцовое, отнюдь не банальное преступление, начала ему нравиться, вошла в его сознание, отяжелевшее от «нефшателя», бургундского и замечательного коньяка 1893 года. Естественно, что он не желает, чтобы его преступление снова стало чем-то будничным, мещанским, обыденным, одним из тех мелких событий, которыми так богата наша жизнь, ставшая хаосом, ибо закат цивилизации привел всех к потере веры, добра, религиозных устоев, к отчуждению людей. Смятение, одичание — вот результат этого процесса. Маленькому одинокому человеку не светит больше путеводная звезда. Общее падение нравственности в эпоху, когда царит закон кулака и право сильного, — вот то, что заставляет рассматривать нашего добряка Трапса не как преступника, а как жертву своего времени.
Трапс. Но это не меняет того, что я убийца.
Адвокат. Трапс не исключение. Когда я говорю, что не считаю его способным убить, это не значит, что я хочу доказать его полную невиновность: наоборот. Он много грешил и ошибался, нарушал супружескую верность, хитрил и мошенничал, пробивая себе дорогу. Нельзя, однако, считать, что вся его жизнь состояла из прелюбодеяний, обмана и мошенничества. Нет, у него есть свои хорошие стороны, свои добродетели. Он благородный человек, и лишь слегка подточен пороком. Именно поэтому он неспособен причинить большое зло, совершить заранее обдуманное преступление. Теперь, пытаясь преодолеть собственную слабость, Трапс хочет доказать, что он преступник.
Трапс. Вы ошибаетесь, господин адвокат, все наоборот. Прежде я воображал, что я невиновен, а теперь я прозрел и вижу, что я виновен.
Адвокат. Взглянем на дело Гигакса трезво, объективно, не увлекаясь мистификациями прокурора, и мы убедимся, что старый жулик был сам виноват в своей смерти. Нам всем хорошо известны причины болезней дельцов и воротил: вечное беспокойство, суета, разбитые семьи, расстроенные нервы. Это легко доказуемо. Я хочу задать моему клиенту только один вопрос. Обвиняемый, какова была погода в тот вечер, когда скончался Гигакс?
Трапс. Страшный ветер, господин защитник. Деревья вырывало с корнем.
Адвокат. Прекрасно. Вот вам и внешний толчок, который способствовал этой смерти; мы знаем по опыту, что при сильном ветре происходят массовые инфаркты, коллапсы, эмболии.
Трапс. Но дело же совсем не в этом!
Адвокат. Дело именно в этом, дорогой господин Трапс. Речь идет об обычном несчастном случае, из которого пытаются состряпать убийство и доказать, что не случай, а дьявольски хитрый расчет привел Гигакса к смерти. Понятное желание, но, увы, не имеющее под собой никакой реальной почвы. Конечно, мой клиент поступил жестоко, но он жил по законам делового мира. Я верю, ему часто хотелось убить своего шефа, но что только не лезет нам в голову, мало ли чего мы не совершаем в мыслях своих, но только в мыслях; замысел не был осуществлен и не может быть доказан. В конце концов понятно, что обвиняемый хотел разозлить Гигакса этим досадным известием об измене его жены. Боже мой, но сам Гигакс был жестоким, безжалостным хозяином, бесстыдно эксплуатировавшим своих подчиненных. И зачем вменять в вину нашему другу Трапсу, что он больше не посещает вдову Гигакса? В конце концов их отношения никогда не были настоящей любовью! Нет, господа, я считаю абсурдом обвинять моего клиента еще и в этом, но еще больший абсурд в том, что он сам вообразил себя убийцей. Я считаю, что кроме автомобильной аварии он пережил еще вторую, психологическую аварию. На основании всего вышесказанного я требую оправдания Альфредо Трапса.