— Фух! — Облегченно выдохнул Александр Дмитриевич. — Вон, вы о чем? А я-то подумал, что опять Мамонт Кремль тряхнуть решил! — И товарищ оснаб расплылся в счастливой улыбке. — А насчет насмешек, Владимир Никитич, я вам так скажу — есть у меня еще один свидетель, испытавший на себе прямое переливание Праны. Только он, в отличие от вас, к тому моменту уже был мертв! Путь, недолго, но мертв!
— И кто же это? — нервно дернув щекой, уточнил Виноградов.
— Не знаю, знакомы ли вы с профессором Райнгольдом, — ответил Головин, — или с его работами, но личность в Императорской Академии Магических Наук была весьма известная…
— Профессор Райнгольд? — Брови академика едва ли не взлетели к потолку. — Вячеслав Вячеславович? Один из самых могучих Мозгокрутов Российской Империи?
— Именно! — произнес товарищ оснаб.
— Мы были представлены друг другу… А он что, еще жив? — не поверил Виноградов. — Ему же под сотню должно быть?
— Благодаря нашему пареньку — да, жив! — Кивнул Александр Дмитриевич. — Но, в то же время, благодаря именно ему, он чуть и не отошел в мир иной, — криво усмехнувшись, тут же добавил товарищ оснаб.
— Понимаю… — Вспомнив, что с ним только что произошло, кивнул Владимир Никитич.
— И вот еще что, — подумав, добавил товарищ оснаб, — не удивляйтесь, если немного помолодеете…
— Что, простите? — с удивлением переспросил академик Виноградов. — Помолодею? Если это шутка, Петр Петрович, то весьма неуместная!
— Анечка, — обратился Мозголом к медсестричке, которая до сих пор не понимала, что, в конце концов, тут происходит, — а не найдется ли у вас зеркала?
— Зеркала? Да-да, найдется… — кивнув, заторможено произнесла девушка и попятилась к выходу из палаты.
Анечка, не отрывая взгляда от действительно заметно помолодевшего и посвежевшего академика, продолжала пятится к двери, затем толкнула её плечом и стремглав выбежала из палаты.
— Занимательную вы мне историю рассказали, товарищи дорогие! — Владимир Никитич нервно подкручивал кончики и без того острых усов. — Надо же было такое придумать? Вот от кого от кого, а вот вас я такого не ожидал, Петр Петрович! — укоризненно покачал головой академик. — Вы же прекрасно знаете, сколько усилий мы тратим для решения этого вопроса! Руководство страны стремительно стареет, а мы, кроме общей поправки здоровья, ничего не можем им предложить. Да, под присмотром Целителей они здоровы, но только согласно своего возраста…
Входная дверь вновь распахнулась и в палату вернулась Анечка, державшая в руках небольшое круглое зеркало, с каким девушки обычно «колдуют» над своей неземной красотой.
— Вот, Владимир Никитич… — как-то едва слышно пискнула она, протягивая зеркальце академику.
Виноградов взял его в руки и, не без некоторой опаски, заглянул в «зазеркалье».
— Ох, ёп! — Не пристало, конечно, академику ругаться как сапожнику, но, вероятно, увиденное в зеркальце его основательно впечатлило. — Этого не может быть! — то приближая, то отдаляя от себя стеклянную и поблескивающую в лучах солнца поверхность, бормотал Виноградов, разглядывая морщинки на своем лице. Вернее, отсутствие этих самых морщинок. Не всех, конечно, но большей их части — точно. А его лихо и по-гусарски закрученные усы основательно потемнели, практически избавившись от благородной седины.
Глава 18
Кабинет Вождя тонул в табачном дыму. Трагические события, произошедшие на территории Кремля в тайных казематах Арсенала, в самой защищенном и охраняемом пространстве на территории Советского Союза, больно ударили по самолюбию Иосифа Виссарионовича.
За все годы Великой Отечественной Войны в этот «руководящий оплот» Советской Власти не мог пробраться ни один вражеский диверсант. И в тот момент, когда уже, казалось бы, никто и ничто не может угрожать победителям нацисткой заразы, был нанесен такой коварный и подлый удар!
Конечно, далеко не факт, что подобная диверсия смогла бы уничтожить такого могучего Внерангового Силовика, каким являлся товарищ Сталин. И не факт, что Силовой Конструкт, используемый неизвестным врагом, смог бы уничтожить и большинство его соратников. Но тот факт, что в результате этой беспрецедентной и наглой диверсии Советскому Союзу был нанесен чудовищный урон репутации — этакий обидный и болезненный щелчок по носу — является бесспорным!