— А ты как хотел? — Усмехнулся старикан в моей голове. — Думаешь, что у тебя на руках простые железяки? Ошибочно считать противника глупее себя, любимого.
— Это Блокираторы, что ли? — запоздало спохватился я.
— А то! — подтвердил Хоттабыч. — Не только браслеты, а вся пещера — огромный природный Блокиратор! И где только такую отыскали?
— А делать-то мне теперь чего? — Спросил я, не теряя надежды дотянуться до Силы. Такой близкой, но и такой же недоступной.
— Как что? — воскликнул «сосед». — Сопротивляться! Не сдаваться! Русские не сдаются! Бери Силу и хреначь!
— Так это же невозможно…
— А ты старайся лучше, хлопчик! И однажды этот гребаный мир прогнется под тебя! Не заставляй меня думать, что я выбрал не тот «сосуд»! Ты можешь, Мамонт! Сломай уже к хренам эту чертову Защиту!
— А-а-а! — истошно заорал я вслух, не придумав ничего лучшего.
Я рванулся к Силе, реально разрывая «жилы» и нисколько не жалея себя. Мне казалось, что внутри меня с хрустом лопаются Каналы, словно перетянутые гитарные струны. А все я все давил, давил, давил своей «несгибаемой» волей на эту непробиваемую и невидимую стену, что стояла у меня на пути и не давала мне прикоснуться к Магической Энергии.
Мне показалось, что из моих глаз брызнула какая-то жидкость и потекла дорожками по моим щекам. Только это были, отнюдь, не слезы. Влага была тягучей и горячей, а глазные яблоки защипало от боли. Похоже, что от напряжения лопались кровеносные сосуды в моих глазах. Но я не переставал долбить чертово препятствие. И, в какой-то момент почувствовал, что стена слегка дрогнула и прогнулась.
«Не стоит прогибаться под изменчивый мир, — долбили в голове набатом слова незнакомой песни , — пусть лучше он прогнется под нас! Пусть лучше он прогнется под нас! Пусть лучше он прогнется под нас… под нас… под нас…»
Я чувствовал, как стена, выстроенная Блокиратором, дрожит все сильнее и сильнее. На браслетах и цепях, сковывающих мои руки, начали проступать и разгораться незнакомые Магические Формулы, бывшие до этого незаметными. Таких знаков я никогда раньше не видел. Блокираторы, повсеместно поставляемые Домом Кюри, работали на абсолютно иных Символах и Знаках. Но задумываться над этим фактом у меня просто не было сил. Во что бы то ни стало, мне надо было прорваться к вожделенной Силе. И я это сделаю, или сдохну…
— Навались, слабак! — неожиданно рявкнул Хоттабыч. — Сколько можно уже долбить это засохшее дерьмо? А ну, поднажми, боец! За Родину! За Сталина!
И я поднажал…
Глава 21
Сказать, что Иосиф Виссарионович разгневался, так это, вообще ничего не сказать. Наэлектризовавшийся воздух в его кабинете ежесекундно искрил, пробивал изломанными мелкими молниями близко расположенные металлические предметы, поднимал дыбом волосы на головах тех присутствующих в кабинете товарища Сталина, кто еще их окончательно не лишился. Причем, сейчас существовала, пусть, и гипотетическая, но вероятность лишится волос и всем остальным, правда, вместе с головой.
И, помимо всего этого, Сила, исходившая от Вождя, давила на плечи собравшихся в кабинете первого лица страны с медленной и неотвратимой тяжестью гидравлического пресса, грозя размазать весьма могучих Силовиков в лепешку, если вдруг разозленному донельзя товарищу Сталину неожиданно придет в голову «такая идея».
Однако, собравшиеся «на разнос», были людьми весьма тертыми (а полковник Легион и вовсе человеком не считался), пожившими, неоднократно смотревшими в глаза смерти и видевшими в жизни такое, чего и быть-то не должно на белом свете. Поэтому каждый из них стойко переносил нервное Силовое давление Вождя, не дрогнув при этом ни единым мускулом.
Товарищ Сталин же, наоборот, всем своим видом показывал, как велико его недовольство нерадивыми соратниками. Он нервно грыз крепкими и желтыми от табака зубами деревянный мундштук любимой трубки, гоняя её из одного уголка рта в другой.
Головину казалось, что Иосиф Виссарионович вот-вот перегрызет изящный мундштук деревянного изделия английских мануфактурщиков[1] и, наконец-то, обратит свой гнев на нерадивых товарищей, проворонивших очередное нападение врага. Однако минуты шли, а Иосиф Виссарионович все так же нервно грыз набитую табаком трубку, но отчего-то не спеша еёраскуривать.